Εἰς ταύτην τὴν ἀμηχανίαν ἐνέβαλε πόλιν μεγάλην, δῆμον πολυάνθρωπον, τὸ πρῶτον τοῦ γενναίου προσηλύτου κήρυγμα καὶ πλέον τότε Δαμασκὸς ἐταράττετο ἣ πρώην ἐν Ἰεροσολύμοις χριστιανοί, ἠνίκα Στέφανον Παῦλος ε͂λίθαζεν (VIII 25,4).

«В такое смятение повергла проповедь благородного прозелита великий город, народ многолюдный, и Дамаск тогда был растревожен больше, чем раньше христиане в Иерусалиме, когда Павел каменовал Стефана».

Пересказывая Деян 18:1-8, где, в частности, упомянуто об обращении в христианство старейшины синагоги (архисинагога)[23], Астерий называет его прозелитом:

καὶ λαλήσας ἐν ταῖς συναγωγαῖς τὸ σωτήριον δίδαγμα ὤχετο ἄγων προσήλυτον, οὐχ ἕνα τῶν πολλῶν οὐδὲ τῶν ἐπιτυχόντων, ἀλλὰ αὐτὸν τὸν ἀρχισυνάγωγον (VIII 29,1).

«И, возвестив в синагогах учение спасения, он ушел, уведя [с собой] прозелита – не одного из толпы и не того, кто там случайно оказался, но самого архисинагога».

В одном месте своей проповеди Астерий противопоставляет христиан и прозелитов, уподобляя последних молодым посадкам:

χριστιανοὺς βεβαιῶν, προσηλύτους οἰκοδομῶν καὶ τρέφων τοῖς προσφόροις παιδεύμασιν ὡς φυτουργοὶ τὰ νεαρἁ τῶν φυτῶν τῇ συμμέτρῳ καὶ πεφεισμένῃ τῶν ὑδάτων ἐπιρροῇ (VIII 27,6).

«[Павел]… укрепляя христиан, устраивая и питая прозелитов подобающими наставлениями, наподобие садовника, который питает молодые растения правильно и точно отмеренным количеством воды».

В последнем примере προσήλυτος приближается по своему значению к νεόφυτος. Астерий сделал и следующий шаг, соединив оба слова и создав неологизм νεοπροσήλυτος, которым он описывает молодую христианскую общину в Иерусалиме. Он вспоминает историю Анания и Сапфиры (Деян 5:1-5) и объясняет происшедшее стремлением Петра добиться более энергичным способом, чем обычные увещевания, того, чтобы члены христианской общины вели новый, отличающийся от привычного, образ жизни:

Ἐπειδὴ γὰρ νεοπροσήλυτος ἦν καὶ νεοπαγὴς ὁ λαός, ἐκ τῆς ἑλληνικῆς καὶ ἰουδαϊκῆς ἀδιαφορίας ὑπόγυον τοὺς εὐαγγελικοὺς δεξάμενος νόμους, εἰκότως ἐνόμισεν οὐ τῆς ἐκ λόγων νουθεσίας μόνον χρῄζειν τοὺς μαθητάς, ἀλλὰ καὶ φόβου τινὸς ἐμπράκτου (VIII 7,2).

«Ведь поскольку народ составляли неопрозелиты, и он еще не окреп, недавно от греческого и иудейского безразличия приняв евангельский закон, он [Петр] разумно рассудил, что его ученики нуждаются не только в словесных наставлениях, но и в воздействии некоторого страха».

Климент Александрийский использует слово προσήλυτος для обозначения потенциального христианина в отличие от того, кто уже принял христианскую веру:

καὶ τοῦτο ἀδελφοὺς, οὐ τοὺς κατὰ πίστιν μόνον, ἀλλὰ καὶ τοὺς προσηλύτους λέγων. εἰ γὰρ καὶ ὁ νῦν διεχθρεύων ὕστερον πιστεύσει οὐκ ἴσμεν οὐδέπω ἡμεῖς (Stromata 7,14).

«„И это братьев“[24], – говоря не только о тех, кто уже принял веру, но и о прозелитах. Ведь тот, кто ныне враждебен, может позднее уверовать».

Если сравнить текст Астерия, praescriptio Марии и пассаж из Климента, то становится заметным, насколько широк был диапазон значения слова προσήλυτος. Но при этом можно проследить определенную тенденцию: параллельно с традиционным значением «нееврей, принявший иудаизм» появляется другое – «человек, принявший христианство». До определенной степени это развитие провоцировалось теологической экзегезой некоторых библейских пассажей и было частью процесса переосмысления иудейского наследия на христианский лад. Но это была не единственная причина. Слово «прозелит» было этимологически прозрачным – отсюда его употребление рядом с глаголом προσέρχομαιι в постоянно воспроизводящейся figura etymologica προσήλυτος προσέρχεται, причем не только в цитатах из Септуагинты. Значение, проступавшее в слове, было связано не с идеей обращения именно в иудаизм, а с идеей перехода к чему-то новому.

Необходимо помнить также и о том, что в первые века терминологический язык христианства пребывал еще в процессе становления. Даже позднее некоторые термины, за которыми, казалось бы, закрепились строго фиксированные значения, использовались с поразительной свободой. Так, термин «христианин», согласно седьмому канону Первого Константинопольского собора 381 г. в строгом смысле был приложим только к тем, кто был допущен к первой ступени катехумената[25], хотя обычно так называли уже принявших крещение.

Не исключено, что свидетельство о христианском употреблении слова προσήλυτος можно найти в загадочных граффити на оссуариях из некрополя Dominus Flevit в Иерусалиме, датирующихся от конца I в. до начала II в. Багатти предложил считать граффити христианскими, и его гипотеза не представляется мне окончательно и во всех деталях опровергнутой[26].

Первое из интересующих нас здесь граффити находится на крышке оссуария: Διογένης προσήλυτος Ζηνᾶ. Ниже и слева от надписи – изображение креста в боковом положении. То же имя, также сопровождаемое крестом, повторяется на стенке оссуария[27]. На втором оссуарии находятся два имени, оба начертаны углем. Первое из них – женское, написанное по древнееврейски, располагается в центре крышки. Второе граффито сделано по-гречески, причем покойный назван прозелитом[28]. На этом же оссуарии изображена монограмма chiro (также углем), наличие которой и послужило для Багатти основанием считать камеру 79 некрополя Dominus Flevit местом погребения иудео-христиан[29]. Слева от chi-ro изображена восьмиконечная звезда, которую интерпретировали или как комбинацию Ι и Χ (первые буквы имени Иисус Христос), которые перечеркнуты горизонтальной чертой, символизирующей крест, или как комбинацию двух крестов.

Отстаивая свою точку зрения и предлагая гипотезу о том, что среди иудео-христиан прозелиты имели статус аналогичный оглашенным в ранней церкви, Багатти заходит в область чистой фантазии. Пример из Юстина Философа, который он приводит в подтверждение, неудачен или, по крайней мере, неоднозначен[30]. Однако в целом, если отставить в сторону неубедительную гипотезу о «прозелитате» как об особом институте, возможность того, что и Иуда, и Диоген из Dominus Flevit были христианскими прозелитами, как представляется, не следует окончательно сбрасывать со счетов.

Обсуждая христианское употребление слова «прозелит», следует упомянуть одну латинскую эпитафию из Рима, датирующуюся III–IV вв.: Cresces Sinicerius Iudeus proselitus vixit ann(os) XXXV, dormitione accepit, mat(er) dul(cissimo) f(i)l˹io˺ suo fec(it) qu(o)d ips(e) mihi deb(uit) facere. VIII K(a)l(endas) Ian(uarias)[31] – «Крескес Синикериус иудейский прозелит прожил 35 лет, заснул. Мать для своего нежнейшего сына сделала то, что он сам должен был сделать для меня. 25 декабря.» Существуют различные толкования сочетания Iudaeus и proselytus[32]. Наибольшее признание получило то, по которому Iudaeus является уточняющим определением слова «прозелит»[33]. Однако самое необходимость в уточнении можно истолковать как свидетельство того, что без уточнения слово «прозелит» уже воспринималось как христианский термин.