Книги

Деяния Апостолов на фоне еврейской диаспоры

22
18
20
22
24
26
28
30

То, что христиане заимствовали термин «прозелит» у иудеев, не удивительно. В ситуации, когда христианство создавало язык «нового Израиля», это происходило почти с каждым специфически иудейским термином – даже «синагога» ставшая символом иудаизма в качестве антитезы христианской церкви[34], пробовалась христианами на зуб и использовалась для обозначения христианских литургических собраний как синоним ἐκκλησία[35]. Но со словом «прозелит» произошло нечто большее: его этимологическая прозрачность позволила ему со временем стать универсальным термином, как это хорошо видно по его значению в современных языках. Это дает некоторые дополнительные обоснования для гипотезы о том, что и в I в. универсалистский потенциал, которым обладает слово «прозелит», находил свое выражение в расширении сферы его употребления.

3. Прозелиты в Деяниях Апостолов

Первый раз в Деяниях прозелиты упомянуты в списке народов, присутствовавших в Иерусалиме в день Пятидесятницы[36], когда произошло чудо глоссолалии и апостолы заговорили на неизвестных им до этого иностранных языках[37]. Хотя существуют некоторые разногласия относительно понимания синтаксической структуры предложения, особенно о том, относится ли слово προσήλυτοι к прозелитам – представителям всех упомянутых Лукой народов[38], пришедших в Иерусалим, или к прозелитам только из Рима[39], значение самого термина сомнения не вызывает. Он употреблен в техническом значении и обозначает принявших иудаизм язычников.

Второй раз Лука использует слово προσήλυτος в рассказе о выборе семерых человек для заботы о распределении средств нуждающимся членам общины – одним из семи оказывается Николай, прозелит из Антиохии[40]. Здесь тоже проблем не возникает. А вот зато следующее употребление термина загадочно.

В Антиохии Писидийской Павел, закончив проповедь, выходит из синагоги вместе с Варнавой. За ними следует толпа, состоящая из многих иудеев и «чтущих [Бога] прозелитов», которым Павел и Варнава дают наставления и убеждают пребывать в благодати Божьей:

λυθείσης δῆ τῆς συναγωγῆς, ἠκολούθησαν πολλοὶ τῶν Ἰουδαίων καὶ τῶν σεβόμενων προσήλυτων τῷ Παύλω καὶ τῷ Βαρναβᾷ, οἵτινες προσλαλοῦντες αὐτοῖς ἔπειθον αὐτοὺς προσμένειν τῇ χάριτι τοῦ θεοῦ[41].

Соединение двух терминов προσήλυτοι и σεβόμενοι производит странное впечатление. В этом стихе у Луки впервые появляется слово σεβόμενοι, заменившее φοβούμενοι предыдущего изложения. Если Лука использует σεβόμενοι/φοβούμενοι (τὸν θεόν) для обозначения определенной категории язычников[42], то что́ может означать эта загадочная комбинация, вызывающая недоумение у большинства исследователей[43]? Было предложено два основных объяснения. Первое предполагает, что προσήλυτοι появилось в тексте Луки в результате ошибки: или как очень ранняя глосса[44], или вследствие небрежности[45]. Второе отрицает технический характер выражения σεβόμενοι[46].

В принципе, интерполяции в рукописях Нового Завета не являются чем-то необычным. Но грандиозные размеры новозаветной рукописной традиции (более 5000 рукописей, причем количество их непрерывно растет[47]) и отсутствие вариантов в данном месте стиха делают возможность глоссы, пусть даже очень ранней, маловероятной. Небрежность автора, конечно, исключить нельзя; впрочем, апеллировать к человеческому несовершенству и грешить на ошибки авторов – это последнее прибежище исследователей в безнадежной ситуации. При этом именно в использовании слова σεβόμενοι – «чтущие (Бога)», о которых подробно речь пойдет ниже[48], небрежность у Луки была бы менее всего понятна: слишком уж важна, в отличие от прозелитов, роль, которую он отводит им в своей исторической концепции.

Но если принять, что слово σεβόμενοι в этом пассаже Деяний имеет то же значение, что и обычно, то имеет смысл взвесить иную возможность и посмотреть внимательнее на второе слово в словосочетании – προσήλυτοι. Не может ли это слово здесь, как это стало принято в более поздних христианских текстах, означать присоединение не к иудаизму, а к христианству? Не могла ли здесь проявиться та же тенденция к расширению значения слова, которая, как мне кажется, проявилась в обсуждаемом выше пассаже из Матфея? Такое значение хорошо вписывается в контекст. Посмотрим на него поближе.

С самого начала своей проповеди в антиохийской синагоге Павел обращается к двум разным группам: к иудеям (ἄνδρες Ἰσραηλῖται) и к боящимся Бога (οἱ φοβούμενοι τὸν θεόν), как это следует из постановки артикля перед φοβούμενοι. В середине проповеди он еще раз повторяет обращение (13:26): Ἄνδρες ἀδελφοί, υἰοὶ γέναυς Ἀβρὰμ καὶ οἱ ἐν ὑμῖν φοβούμενοι τὸν θεόν – «Мужи братья, сыновья рода Авраама, и боящиеся Бога среди вас». Если «боящиеся Бога» – это не язычники-квазипрозелиты, а, как это предлагает понимать Вилкокс, более скрупулезно выполняющая религиозные предписания часть общины, то в этом случае, обращение Павла саркастично, «слегка саркастично» («mildly sarcastic»), как отмечает тот же Вилкокс. Он полагает, что такое отношение Павла к аудитории объяснимо на фоне принятого им решения обратить свою проповедь отныне не к иудеям, а к язычникам: «В конце концов именно в этом месте повествования мы находим первую угрозу Павла бросить миссионерскую деятельность среди иудеев и направить ее на язычников»[49]. Такое понимание текста не представляется мне правильным, и вот почему.

Если принять, что φοβούμενοι τὸν θεόν не имеют в обсуждаемом пассаже терминологического значения, и помнить при этом о наличии артикля, то мы должны согласиться с Вилкоксом: речь идет о двух группах иудеев, одних из которых Лука называет ἄνδρες Ἰσραηλῖται, а других – φοβούμενοι τὸν θεόν. Для иудаизма выражение φόβος θεοῦ («страх Божий») имеет особое значение, это condicio sine qua non[50]. Оно приобретает значение лат. pietas, religio[51]. Каждый еврей является боящимся Бога, если он следует предписаниям закона, и перестает быть таковым, если с законом порывает. Таким образом, если Павел и был саркастичен, то это уже не мягкий сарказм, как полагает Вилкокс, – в сущности, если ἄνδρες Ἰσραηλῖται не являются боящимися Бога, то это означает, что они вообще не иудеи, – трудно нанести своим слушателям большее оскорбление. Разумеется, проповедник может относиться к своей аудитории критически, может ее вразумлять и обличать, и иудейские пророки дают нам достаточное количество примеров подобного поведения, но оскорбление присутствующих в самом начале проповеди не очень вяжется ни с миссионерскими целями Павла вообще, ни со структурой конкретной проповеди в Антиохии Писидийской, в частности. Идея же о том, что Павел с самого начала своим сарказмом провоцировал иудеев на негативную реакцию, чтобы затем использовать это как предлог для перенесения проповеднической деятельности в языческую среду, превращает Павла в ловкого и коварного интригана, а это уже противоречит всему, что нам известно об апостоле.

Таким образом, как представляется, следует признать, что Павел знал о присутствии в синагоге двух групп слушателей и это отражено в его обращении к ним. После того, как собрание в синагоге было распущено, за Павлом последовали представители обеих групп, к которым он обращался во время проповеди. Лука подчеркивает, что проповедь была успешной и что многие из обеих групп стали христианами. То же самое происходило и в других синагогах – в Деяниях проповедь имеет успех у части иудеев и у язычников-квазипрозелитов.

Лука не выделяет прозелитов в отдельную группу (он противопоставляет собственно евреев и прозелитов лишь однажды – в Деян 2:11, где для него важно показать этническое и языковое разнообразие толпы, оказавшейся в Иерусалиме во время глоссолалии). И это понятно: религиозно они были неотличимы от этнических евреев. При этом они должны были составлять наиболее трудную для проповедника часть аудитории: психологически прозелиты менее всего должны были быть готовы принять христианство. Легко понять, что люди, привлеченные иудаизмом, практически принявшие единобожие, но не сделавшие последнего шага, не вошедшие в иудейскую общину и не связавшие себя с иудаизмом окончательно, легко могли откликнуться на христианскую проповедь и принять монотеизм в форме христианства. Но трудно себе представить, чтобы люди, которые сделали последний шаг (а для мужчин это было связано еще и с перенесением болезненной операции), отказавшиеся ради своей новой судьбы от всего, что их окружало прежде, и стремившиеся стать полноправными членами иудейской общины, оказались бы среди первых, кто принял новое учение и согласился признать не имеющим значение то, что только недавно и, замечу, по собственному выбору научился ценить. Такое было возможно для отдельных индивидуумов, как, например, Николай из Антиохии, чей статуе прозелита Лука отмечает, скорее всего, именно потому, что это было явление среди христиан не частое, но, повторяю, массовое дезертирство прозелитов в христианство мне кажется совершенно неправдоподобным. На этом фоне представляется заслуживающим внимания взвесить другую возможность: словом «прозелиты» в Деян 13:43 названы не язычники, принявшие христианство, а новообращенные христиане, иными словами, слово употреблено здесь в том значении, которое хорошо известно по более поздней христианской литературе. Если принять такое значение слова προσήλυτος, то его сочетание с σεβόμενοι указывает на то, что эти христианские прозелиты до обращения принадлежали к категории боящихся Бога, т. е. той группы, которая наряду с иудеями слушала проповедь Павла в синагоге.

Завершая тему прозелитизма, мне хотелось бы еще раз подчеркнуть, что источники первого века не подтверждают теории о широкомасштабной иудейской миссионерской кампании, ведшейся в это время. И здесь спорадические упоминания Лукой об иудейских прозелитах и отсутствие информации о какой-либо деятельности иудейских миссионеров вполне соответствуют исторической ситуации. Сугубое внимание Луки было обращено к другой группе – к симпатизирующим иудаизму язычникам, – которая занимала центральное место и в его исторической концепции, и в его теологии. К ней мы сейчас и перейдем.

ГЛАВА 4. БОЯЩИЕСЯ БОГА: ЭПИГРАФИЧЕСКИЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА

1. Введение

Для тех, кто занимается изучением Деяний Апостолов, один из основных вопросов, ответ на который во многом определяет все остальные вопросы и ответы, состоит в том, является ли сочинение Луки историческим, или мы имеем дело с «теологией в повествовательной форме»[1]. Иными словами, следует ли отказать Луке в праве именоваться историком и считать его чистым теологом? Заключалась ли его роль как историка лишь в том, чтобы разрешить «наилучшим образом, насколько он был способен, теологическую проблему, поставленную существованием миссии к язычникам без Закона»[2]? Помимо противоречий между некоторыми деталями в Деяниях и в Посланиях Павла – а последние всегда рассматривались как источник лучший и более надежный, чем сочинение Луки[3] – одной из основных причин поставить под сомнение историческую достоверность Деяний является та важная роль, которую в Деяниях играют боящиеся Бога – язычники-квазипрозелиты[4].

В теологической схеме Луки боящиеся Бога играют роль посредников, своего рода промежуточного звена, при переходе христианства из мира иудейского в мир языческий. Лука выразительно и живо описал боящихся Бога, оставив у читателей впечатление, что эти поклонники иудаизма представляли собой весомую часть языческого общества. В таком случае имело смысл поискать, не оставили ли они следов в эпиграфических памятниках. Велись такого рода поиски по двум направлениям.

Во-первых, в надписях искали те же самые слова, которые Лука употребил в Деяниях. Во-вторых, анализировались надписи, которые не вполне соответствовали чисто иудейскому контексту, но тем не менее несли в себе следы иудейского влияния (или того, что представлялось таковым). И в том, и в другом случае мы сталкиваемся с серьезными трудностями. Начнем с первого направления. Здесь сразу необходимо отметить, что сам Лука использует в Деяниях различные имена для языческих почитателей иудейского Бога: φοβούμενοι τὸν θεόν (Деян 10:1-2; 10:22; 13:16; 13:26), σεβόμενοι τὸν θεόν (13:50; 16:14; 18:6-7), σεβόμενοι (17:4), σεβόμενοι προσήλυτοι (13:43), σεβόμενοι Ἔλληνες (17:17). В главе 13 Деяний происходит резкая смена терминологии: φοβούμενοι исчезают, раз и навсегда уступив место σεβόμενοι. Лейк полагал, что это могло быть связано со словоупотреблением источников Луки[5]. Вилкокс считал, что изменение терминологии естественным образом отражает сдвиг акцента в самом тексте Деяний: в первой части автору важно показать связь христианства с благочестием Торы, и это отражено в более иудаизированном языке, во второй же все его внимание сосредоточено на миссии к язычникам[6]. Кушо и Сталь пытались объяснить это изменение в рамках своей теории о двух различных авторах Деяний, один из которых называет святой город Ἰερουσαλήμ и использует более иудаизированный термин φοβούμενοι, а другой предпочитает соответствующие эллинизированные формы: Ἱεροσόλυμα и σεβόμενοι[7].

Ни одного из тех словосочетаний, которые использует Лука, в эпиграфических источниках не засвидетельствовано – единственное возможное исключение, известное на сегодняшний день, представляют собой посвящения членов фиасов, состоявших из адептов Бога Высочайшего[8] из Танаиса, которые названы в надписях приемными братьями, чтущими Бога Высочайшего – εἰσποιητοὶ ἀδελφοὶ σεβόμενοι θεόν ὕψιστον. В других надписях встречается только эпитет θεοσεβής, который обычно и рассматривается как аналог терминологии Деяний, хотя далеко не все считают такое сопоставление легитимным[9]. Те, кто не считают его доказанным, обращают внимание на то, что из самих надписей практически невозможно определить, обозначает ли слово θεοσεβής принадлежность к группе иудействующих язычников, или же это обычный эпитет, означающий «благочестивый». При решении этого вопроса в ту или иную сторону решающую роль, как правило, играют априорные представления и теоретические предпосылки.