Де Веле склоняется ко II–III в. по Р. Х[59]. Фениш думает, что надпись могла быть вырезана в IV в[60].

Одна из наиболее важных проблем, связанных с надписью, – это значение слова Ἑβραῖοι[61], которое стоит вместо гораздо более распространенного Ἰουδαῖοι. Оба термина, в принципе, взаимозаменяемы, и определить разницу между ними подчас довольно трудно. В общих чертах она состоит в следующем[62]:

(1) Термин Ἑβραῖοι использовался для обозначения евреев, живших в древности, тогда как современные евреи именовались Ἰουδαῖοι[63]. Такое разграничение характерно для Иосифа Флавия, который пользовался словом Ἑβραῖοι также при описании того, что было утрачено евреями диаспоры: язык, чеканка собственных денег и т.д[64]. Это слово могло также подчеркивать чистоту этнического происхождения[65].

(2) Иногда, в отдельных контекстах Ἰουδαῖοι могло приобретать уничижительный оттенок, и в этих случаях Ἑβραῖοι становилось вежливым термином[66] – впрочем, этот оттенок не следует особенно акцентировать.

(3) Ἑβραῖοι могло использоваться как термин для евреев, говорящих на древнееврейском или арамейском языках, и противопоставляться евреям грекоязычным, которых называли Ἑλληνισταί[67].

Последнее значение слова Ἑβραῖοι делает необходимым взвесить возможность того, что язык коринфской синагоги был арамейским или древнееврейским. Существует четыре надписи из Рима[68] и одна из Делилера (около Филадельфии)[69], в которых упоминаются синагоги τῶν Ἑβραίων. Среди римских надписей одна двуязычна (арамейский и греческий), три другие – греческие, надпись из Делилера – греческая с транскрибированным древнееврейским словом[70]. Принимая во внимание, что все три римские надписи – это эпитафии на надгробиях должностных лиц общин и членов их семей, то в случае, если бы язык общины был арамейским или древнееврейским, казалось бы, и эпитафии должны были быть сделаны на этих языках[71]. Римские эпитафии, таким образом, демонстрируют, что слово Ἑβραῖοι в названии синагоги не коррелируется с древнееврейским/арамейским языком общины. Но можем ли мы по эпитафиям действительно судить о языке общины? Не мог ли греческий язык выполнять роль общепринятого для надгробных надписей языка безотносительно к тому, на каком языке говорили члены общины, к которой принадлежал усопший, как это полагает, например, Момильяно[72]? Против такой роли греческого языка говорит высокая пропорция в Риме латинских эпитафий и языковое смешение во многих из них (латинские слова греческими буквами и наоборот, соединение латинского и греческого в одной и той же надписи)[73]. Анализируя лингвистический материал из еврейских катакомб в Венозе, Ной заметил, что латинские надписи, как правило, являются более поздними, нежели греческие, и что, в конечном итоге, латинский язык вытесняет на надгробиях греческий[74]. Характерен пример с эпитафиями, принадлежавшими четырем поколениям одной и той же семьи: первое поколение использовало греческий и древнееврейский языки, третье и четвертое перешло на латинский и древнееврейский. Некоторые из греческих эпитафий были составлены людьми, которые явно думали уже по-латыни[75]. Из этого следует, что хотя язык эпитафий в тенденции отражал язык разговорный, в то же время имела место традиция использования определенного языка в эпитафиях, и поэтому существовал некоторый зазор между тем временем, когда определенный язык становился разговорным, и тем, когда он вытеснял устаревший разговорный язык на надгробных памятниках.

Г. Ла Пиана предложил следующее объяснение имени римской συναγωγή τῶν Ἑβραίων[76], принятое впоследствии Леоном[77]. Еврейская колония в Риме появилась еще до завоевания Помпеем Иудеи. Поначалу она была небольшой, и соответственно составляла только одну общину. В попытке обозначить себя и отделить от других этнических и религиозных групп она назвалась своим этническим именем, выбрав при этом вариант чуть более торжественный. Позже в Рим стало попадать все больше евреев, и они образовывали новые общины, выбирая для них подходящие имена, но первая сохраняла свое традиционное имя. Ла Пиана, ссылаясь на двуязычную арамео-греческую эпитафию дочери архонта синагоги, считает возможным, что эта римская синагога была в языковом отношении консервативна. Однако учитывая, что две другие известные эпитафии из той же общины написаны по-гречески, похоже, консервативные тенденции в языке весьма успешно преодолевались.

Хенгель считает, что коринфская община могла отпочковаться от римской συναγωγὴ τῶν Ἑβραίων и сохранить название общины материнской[78]. В принципе, этого нельзя исключить, хотя такое объяснение не обязательно. Для любой единственной в городе (по крайней мере, в течение какого-то времени) общины естественным будет взять для себя этническое имя, и название коринфской общины может быть следствием того, что она была в Коринфе первой[79]. Вполне возможно, что форма συναγωγὴ τῶν Ἐβραίων действительно подразумевала, что языком общины был арамейский (или древнееврейский как язык синагогальной службы), но даже если это было так, то скорее всего он позднее был сменен греческим.

Помимо этой в Коринфе были найдены еще восемь еврейских надписей. Пять из них состоят из таких небольших фрагментов, что текст восстановлению не поддается. Даты их неизвестны, упомянувший их издатель полагает, что они были на древнееврейском языке[80]. Около театра была найдена мраморная доска с иудейскими символами (менора, лулаб, этрог)[81]. В восточной части театра были обнаружены также две части мраморной плиты с возможно еврейской надписью (в ней упоминается имя Сара, что вкупе с найденной в том же районе плитой с иудейской символикой и послужило основанием для такого толкования), датирующейся последней четвертью III в. по Р. Х[82].

Две оставшиеся надписи более интересны. В одной из них в четвертой строке стоит слово miskab (гробница), написанное по-древнееврейски[83]. Вторая[84] содержит два титула: διδάσ[καλος] и ἀρχ[ισυνάγωγ]ος[85]. После последнего издатели восстанавливают τῆς συ[ναγωγῆς Κορίνθου?]. Восстановление надписи, учитывая, что от нее сохранилась лишь незначительная часть, ненадежно[86], последнее же слово просто невозможно: название города обычно не входило в название общины, кроме того, в Коринфе римского времени, учитывая его размеры, явно должно было быть несколько синагог, а не одна, как подразумевает такое восстановление[87].

ГЛАВА 10. РИМ

О еврейской общине в Риме у нас имеется несопоставимо больше литературных и эпиграфических свидетельств, чем о какой-либо другой общине диаспоры[1]. Поселились евреи в Риме относительно поздно. Парадоксальным образом, самая ранняя дата из истории евреев в Риме – это дата не их появления, а их изгнания – по сообщению Валерия Максима, в 139 г. до Р. Х. евреи были изгнаны из Рима. Одни ставят эту информацию под сомнение или вообще считают ее апокрифической[2], другие видят в ней доказательство активной миссионерской деятельности иудеев в Риме едва ли не с момента своего появления в нем[3].

1. Литературные свидетельства

1.1 Время поздней республики и ранней империи

Первые абсолютно надежные сведения о евреях в Риме дает Цицерон в своей речи «В защиту Флакка»[4]. О евреях он отзывался пренебрежительно. Их религия – это «варварское суеверие» (barbara superstitio), несовместимое с достоинством римского имени и благородными установлениями римских предков. Тон, каким Цицерон говорит о евреях, послужил основанием для некоторых ученых заподозрить знаменитого оратора в антисемитизме. Его антиеврейские чувства, впрочем, не стоит преувеличивать. Инвектива против евреев в значительной степени объясняется стандартным приемом риторики его времени: для дискриминации личности представителя противной стороны очернять нацию, к которой он принадлежит. Цицерон сам признавал, что существует разница между его подлинными взглядами и теми, которые он высказывает во время судебных заседаний[5]. Таким образом, «мы можем уверенно утверждать только то, что Цицерон пытался вызвать негативные чувства по отношению к евреям у присяжных с целью повлиять на их решение в деле против Флакка»[6]. Но при всех ее риторических фигурах и преувеличениях[7], речь Цицерона содержит очень ценную информацию. Филон утверждал, что большинство евреев, живших в Риме во время Августа, были вольноотпущенниками, которых Помпей привез сюда в качестве военнопленных[8]. Из речи Цицерона, однако, видно, что иудейская община существовала в Риме еще до появления пленников Помпея и что в 59 г. до Р. Х. в Риме уже было вполне заметное еврейское население[9]. В противном случае невозможно понять, зачем Цицерон, обращаясь к Лелию, предъявившему Флакку обвинение от имени провинциальных городов, говорит о социальной сплоченности евреев и о том давлении, которое они пытались оказывать на окружающих для достижения своих целей[10].

Появление рабов, привезенных Помпеем, существенно увеличило еврейское население Рима. Но что еще важнее, оно постепенно изменило его социальный статус: поскольку все рабы, освобожденные с соблюдением положенных формальностей[11], получали римское гражданство, то нет сомнения, что, по крайней мере, часть евреев в Риме гражданство получила.

Важную роль для укрепления позиции евреев в Риме сыграло благосклонное отношение к ним Юлия Цезаря, который издал серию декретов, гарантировавших им важные привилегии в ряде городов Малой Азии. Прежде всего евреям была гарантирована свобода вероисповедания[12]. В одном из декретов, адресованных жителям Пария (или Пароса)[13], упоминается, что в постановлении, запрещающем коллегии в Риме, для иудеев было сделано исключение: им было разрешено собираться в соответствии с их установлениями, собирать денежные пожертвования, устраивать совместные трапезы – короче, выполнять все требования иудейского закона[14]. То, что евреи видели в Юлии Цезаре своего защитника и дорожили его благорасположением, видно по тому, с каким отчаянием они, по свидетельству Светония («Юлий», 84.5), оплакивали его гибель:

«Среди этой безмерной всеобщей скорби множество иноземцев то тут, то там оплакивали убитого каждый на свой лад, особенно иудеи, которые и потом еще много ночей собирались на пепелище».

(Перевод М. Л. Гаспарова)

Август продолжил по отношению к евреям политику Цезаря. Когда он подтвердил запрещение коллегий, евреи опять под запрет не попали, и их право собираться было подтверждено[15]. Август даже гарантировал дополнительные права тем евреям, которые обладали римским гражданством и в силу этого имели право на ежемесячные раздачи. Если раздача происходила в субботу, то евреям было разрешено получить свою долю на следующий день[16]. В благодарность за покровительство Августа евреи назвали в его честь одну из римских синагог; συναγωγὴ αὐγουστησίων[17].

При Тиберии жизнь евреев была уже не столь безоблачна[18]. В 19 г. по Р. Х. они были изгнаны из Рима[19]. Но судя по всему части общины удалось остаться в Риме, а многим из депортированных через некоторое время вернуться обратно, поскольку к 40-м гг. I в. количество евреев в Риме опять становится весьма значительным. По свидетельству Филона, после гибели в октябре 31г. Сеяна, который «хотел полностью уничтожить еврейский народ», права евреев были восстановлены[20].