Ψήφισμα Ἑφεσίων. … ἔδοξε τῷ δήμῳ … ἐπεὶ ἐντυχόντων τῶν ἐν τῇ πόλει Ἰουδαίων Μάρκῳ Ἰουνίῳ Ποντίου υἱῷ Βρούτῳ ἁνθυπάτῳ, ὄπως ἄγωσι τὰ σάββατα καὶ πάντα ποιῶσι κατὰ τὰ πάτρια αὐτῶν ἔθη μηδενὸς αὐιοῖς ἐμποδὼν γινομένου, ὁ στρατηγὸς συνεχώρησε, δεδόχθαι τῇ βουλῇ καὶ τῷ δήμῳ, τοῦ πράγματος Ῥωμαίοις ἀνήκοντος, μηδένα κωλύεσθαι παρατηρεῖν τὴν τῶν σαββάτων ημέραν μηδὲ πράσσεσθαι ἐπιτίμιον, ἐπιτετράφθαι δ᾿ αὐτοῖς πάντα ποιεῖν κατὰ τοὺς ἰδίους αὐτῶν νόμους.
«Постановление эфесян. … Народное собрание постановило… Ввиду того, что иудейские жители города обратились к проконсулу Марку Юнию сыну Понтия Бруту с просьбой разрешить им отправление суббот и беспрепятственное богослужение сообразно их установлениям, и ввиду того, что он согласился на их просьбу, совет и народное собрание, в солидарности с римскими интересами, сим постановили, чтобы никто не смел препятствовать иудеям справлять субботы, чтобы они за это не подвергались никакому взысканию, а, напротив, чтобы им было разрешено руководствоваться во всем их собственными законоположениями».
Другой юридический вопрос, поднимавшийся в связи с Эфесом, как явствует из литературных источников, – это выплата храмового налога. В связи с этим основной заботой евреев было обеспечить доставку денег в Иерусалим. Для достижения этой цели им была необходима практическая помощь властей, например, в охране транспорта. Помимо этого нужно было получить особое право (privilegium) на вывоз драгоценных металлов, поскольку экспорт золота и серебра из провинции мог в некоторых случаях быть запрещен римским сенатом или наместником провинции. В период гражданских беспорядков и экономического кризиса I в. до Р. Х., вызванных войнами против Сертория, Митридата и пиратов, римский сенат издал ряд senatus consulta (последний раз в 63 г.), запрещающих вывоз золота и серебра из Италии. Цицерон несколько раз ссылается на эти постановления в своей защите Флакка, который в 62 г., будучи наместником Азии, издал эдикт, запрещающий вывоз золота из этой провинции[46]. В соответствии со своим запретом он конфисковал подготовленные для отправки в Иерусалим средства и поместил их в aerarium[47], Возможно, тот факт, что у нас имеется серия документов, касающихся храмового налога, именно из Эфеса, объясняется тем, что начиная со времени Августа, Эфес стал столицей провинции, и из него решения направлялись в другие азийские города. Но нельзя также исключить и того, что именно в Эфесе происходили столкновения евреев и местных язычников по вопросу о налоге. Можно предположить, что последние пытались наложить руку на храмовые деньги, которые аккумулировались в Эфесе как в столице перед отправкой в Иерусалим. Филон в «Посольстве к Гаю», 315 цитирует письмо Гая Норбана Флакка, проконсула Азии, к магистратам Эфеса, в котором тот ссылается на письмо Августа: «Цезарь написал мне, что исконным обычаем евреев повсюду, где бы они не жили, является собираться и давать деньги для отправки в Иерусалим. Он не хочет, чтобы им в этом препятствовали. Я пишу вам поэтому, чтобы вы знали, что таковы его распоряжения»[48].
Иосиф Флавий приводит два письма к эфесянам. В первом, написанном Марком Агриппой, не только выражается пожелание, чтобы была обеспечена безопасность храмовому налогу, но и сообщается, что тот, кто попытается украсть эти священные деньги, будет приравнен к грабителю языческих храмов[49]. Второе исходит от проконсула Юлия Антония и вызвано обращением к нему евреев Азии в тот момент, когда он занимался судебными тяжбами в Эфесе. Среди других привилегий, гарантированных евреям Августом и Агриппой, он подтвердил также их право отправлять храмовый налог в Иерусалим под охраной и беспрепятственно[50].
Эпиграфические свидетельства о еврейской общине в Эфесе весьма немногочисленны, особенно на фоне более пяти тысяч надписей из Эфеса, известных в настоящее время[51]. Это объясняется тем, что в части города, где мог бы находиться еврейский квартал, раскопки не производились. В одной фрагментарной надписи с плохо определяемой датой[52] упоминаются официальные лица общины – ἀρχισυνάγωγοι[53], πρεσβύτεροι («пресвитеры», «старейшины»)[54].
В Эфесе также была найдена интересная надпись на надфобии, поставленном главному врачу (ἀρχιατρός) эфесскими евреями[55]. Всего в эпиграфических источниках упомянуто только два, возможно, три врача-еврея, второй в эпитафии из Венозы, третий в эпитафии из Рима[56]. Сама по себе должность главного врача хорошо известна и из эпиграфики, и из юридических источников[57]. Впервые слово засвидетельствовано в эллинистический период, когда такой титул носил личный врач правителя. В римское время так называли или врача, работавшего в императорском дворце, или врача, нанятого муниципальными властями. До начала 40-х годов II в. по Р. Х. города имели право нанимать любое количество врачей, которые получали привилегии, связанные с должностью ἀρχιατρός. В соответствии с эдиктом Антонина Пия, обращенного к κοινὸν τῆς Ἀσίας, количество врачей, которых город имел право нанимать с освобождением от налогов и другими привилегиями, стало лимитироваться: три для малых городов, семь для городов с общинами римских граждан (conventus) и десять для метрополий. После этого эдикта постепенно образовалась двухклассная система, в соответствии с которой одни врачи обладали привилегиями, а другие нет, и в это время термин ἀρχιατρός мог означать освобожденного от налогов, нанятого городскими властями врача[58].
Другая еврейская эпитафия датируется концом II в. по Р. Х. Первые издатели читали ее следующим образом; τὸ μνημεῖόν ἐστι Μαρμουσσίου Ἰαίρεος. Ζῇ. Κήδονται οἱ Ἰουδαῖοι («Это гробница Мар Моисея сына Пара. Он закончил жизнь. Позаботились [о гробнице] евреи»)[59]. Робер предложил более правдоподобную интерпретацию имени покойного; Μ(ᾶρκος) Α<ὐ>ρ(ήλιος) Μούσσιος (последняя часть – nomen) и считает, что ΙΑΙΡΕΟΣ = ἱερέως («священник»)[60].
Возможно, из Эфеса происходит также сердолик с магической надписью по-гречески на одной стороне и еврейскими словами на другой[61].
Археологические свидетельства о евреях в Эфесе так же немногочисленны, как и эпиграфические. Они включают четыре светильника с изображением меноры, сосуд, на котором изображена менора, этрог, лулаб и шофар, а также менору, вырезанную на ступени перед Библиотекой Цельса[62].
3. Милет
Иосиф Флавий цитирует только один документ, касающийся милетских евреев. Он датируется, возможно, временем Юлия Цезаря и написан проконсулом, чье имя дано в испорченной форме: Публий Сервилий Гальба, сын Публия. Имя, которое должно здесь стоять с большой долей вероятности, – это Публий Сервилий Исаврик, который был проконсулом с 46 по 44 гг. до Р. Х[63]. Письмо было написано в ответ на жалобу евреев из Милета, представленную в судебное заседание, которое осуществлял римский проконсул в Траллах. Евреи жаловались на то, что милетцы, невзирая на ясно выраженную волю римлян, нападают на них, препятствуют им соблюдать субботы и выполнять свои отеческие обряды или управляться со своими запасами (τοὺς καρποὺς μεταχειρίζεσθαι)[64] в соответствии со своими обычаями. Заслушав дело, проконсул принял решение в пользу евреев, и к милетским властям было отправлено письмо с сообщением об этом[65].
Единственная, безусловно, еврейская надпись из Милета датируется римским временем. Она была найдена среди других надписей, резервировавших места в театре[66].
На внешней стене того же самого театра в северо-западном углу была найдена надпись ранневизантийского времени с обращением к архангелам хранить город и его обитателей: Ἀρχάγγελοι, φυλάσσεται (= φυλάσσετε) ή πόλις Μιλησίων καὶ πάντες οἱ κατ[οικοῦντες][67]. В другой части театра был найден еще один фрагмент. Надпись состояла из общего обращения к архангелам, семи изображений символов архангелов и семи овалов (сохранились лишь пять с половиной) с вписанными в них магическими именами, состоящими из семи гласных, идущих в алфавитном порядке: αεηιουω, εηιουωα и т.д. Кроме того, к каждому архангелу было сделано отдельное обращение, призывающее хранить город и горожан. Дейссманн считал надпись почти наверняка христианской. Он полагал, что она была сделана в тот период, когда театр был превращен в цитадель, и что авторами ее были стражники, которые считали молитву в форме защитного заклятия особенно действенной. Дейссманн признавал, однако, что сама по себе надпись вполне могла бы быть еврейской. Он также отметил, что молитва к архангелам демонстрирует знакомство с Септуагинтой[68]. Его решение в пользу христианского происхождения надписи было вызвано двумя соображениями: во-первых, тем, что надпись была помещена на заметном месте[69] и текст ее был воспроизведен повторно, а во-вторых, тем, что еврейская община в Милете была немногочисленна.
Второй аргумент следует отбросить сразу же, поскольку у нас нет никаких данных о величине еврейской общины в Милете в это время. Первый же аргумент заслуживает серьезного внимания. Из общих соображений представляется маловероятным, чтобы в христианском Милете византийского периода еврейская община была влиятельной. С другой стороны, хотя почитание архангелов и было популярно среди христиан Малой Азии, откровенно магический, неортодоксальный характер надписи, расположенной на таком видном месте, не может не удивлять. В целом, если надпись и была сделана христианами, она несет следы бо́льшего, чем обычно, еврейского влияния, даже учитывая, как много христианами было заимствовано из иудаизма.
Среди еврейских эпитафий в Афинах, одна принадлежит некой Марте, дочери Никия из Милета. Эпитафия датируется I в. по Р. Х[70]. В начале XX в. немецкие археологи раскопали в Милете здание, которое они идентифицировали как синагогу[71]. Здание перестраивалось дважды или трижды, самый ранний слой относится к III в. или началу IV в. Комплекс не был раскрыт до конца, и первоначальная идентификация весьма сомнительна. Как отметил Кробель, «в действительности многое восстанавливалось по догадке, и никаких еврейских памятников в районе постройки найдено не было»[72].
4. Антиохия Писидийская
Была найдена лишь одна еврейская надпись, которая могла относиться к Антиохии Писидийской. Это стихотворная эпитафия некой антиохиянки по имени Дебора, датирующаяся II–III вв. по Р. Х. Эпитафия была найдена в Аполлонии во Фригии. Она начинается следующим образом: [κλεινῆς Ἀντιόχισσα πάτρης, γονέων πολυτείμων, οὔνομα Δεββῶρα[73] – «антиохиянка по своей знаменитой родине, от родителей, удостоенных многих почестей, именем Дебора»[74]. Рамзи и многие другие не сомневались, что под Антиохией подразумевается соседняя, писидийская (Colonia Caesareia Antiocheia). Однако эта интерпретация лишь одна из четырех возможных. Подобный тип эпитафий (метрических с указанием места рождения и места погребения), как правило, строится на контрасте, и типичным для него является указание на отдаленное место рождения[75]. С этой точки зрения, Антиохия на Меандре в Карии[76] или сирийская Антиохия[77] подходят больше.
5. Иконий
У Стефана Византийского под словом Ἰκόνιον рассказана следующая история. Царь Фригии Аннак (во всех других источниках его имя Наннак), который прожил более 300 лет, получил оракул, что после его смерти все люди умрут. Фригийцы так скорбели по этому поводу, что родилась поговорка «плакать как при Аннаке» (τὸ ἐπὶ Ἀννακοῦ κλαύσειν). Предсказанное свершилось во время Девкалиона (Стефан не упоминает, сколько времени прошло между Аннаком и Девкалионом). После потопа земля была заселена заново с помощью Прометея и Афины, которые по повелению Зевса сделали изображения (εἰκόνες) из грязи. Отсюда и происходит название города Ἰκόνιον[78].
Зенобий (И в. по РХ.) знает два значения пословицы об Наннаке, которую он дает в сжатой форме (τὰ Ναννάκου) она может относиться к вещам (людям), поражающим своей древностью (ἐπὶ θαυμαζομένων ἐπὶ παλαιότητι), или к тем, кто много скорбел. В сущности, речь идет о двух разных пословицах, которые, хотя и связаны с одной и той же легендой, высвечивают ее разные стороны. Со ссылкой на Гермогена, Зенобий рассказывает о Наннаке, подчеркивая, что он жил еще до Девкалиона (ср. «допотопные времена»), что тот предсказал потоп и что за этим последовали горестные слезы. Затем он цитирует вторую пословицу со ссылкой на Герода (Мимиямбы, 3.1): «Даже если ты заплачешь, как в истории Наннака» (κἢν τὰ Ναννάκου κλαύσῃ)[79].
akniga