Быстро выяснилось, что жизнь на борту парусника очень трудная. Три сотни пассажиров, зажатые во чреве старого суденышка, задыхались в полумраке. Их окружало зловоние, не было никаких санитарных удобств. Вонь на корабле впитывалась даже в кожу плывущих на нем путешественников.

Прошла неделя, и западный ветер, до этого так бодро подгонявший их, утих. Корабль дрейфовал в спокойном море. Еле переносимые жара и влажность подрывали моральный дух. Все судно словно сочилось влагой.

Первым болезнь скосила пожилого мужчину, уже и так ослабевшего. Его охватила сильная лихорадка, и он не мог даже вставать. Вскоре по его телу распространились красные пятна. Все узнали симптомы ужасной болезни, вызвавшей столько смертельных случаев в Европе. Немного погодя этот путешественник умер, и его тело сбросили в море. Но на борту корабля разразился тиф, и всех охватила паника. Эбби при любой возможности выводила ребенка на палубу. Она надеялась, что свежий морской воздух очистит ее легкие и предохранит от болезни. Но капитан приказал пассажирам оставаться в кладовом отсеке, а там болезнь бушевала все яростней.

Когда Эбби увидела первые пятна на коже мужа, у нее перехватило дыхание. Джон, недомогавший уже несколько дней, скрывал это, чтобы не тревожить жену. Эбигейл, сжимая распятие, молилась Творцу о спасении Джона, но пятна покрывали теперь все его тело. Темной ночью его жизнь унесла лихорадка. Эбби плакала, крепко обняв мужчину, с которым она, несмотря на лишения, испытала столько счастья. На рассвете она бессильно смотрела, как моряки сбрасывают в океан его труп.

Спустя несколько недель невыносимого ожидания ветер снова задул, и парусник опять поплыл по забурлившему морю. Появились и другие случаи тифа. Но потом эпидемия утихла, будто чистый воздух открытого моря прогнал недуг. Прошло почти девять недель, и вот показалась земля. Об этом возвестил громкий крик с палубы.

Вскоре корабль поплыл между двух рядов деревьев. На юге Эбби разглядела города и деревни, окруженные полями. На севере непролазной изгородью возвышался хвойный лес. Каким он был, этот странный край, в который они приплыли изможденными, но все-таки полными надежд?

Корабль бросил якорь в Гросс-Иль. Карантин для переселенцев был обязателен. После душа и стирки в соответствии с правилами пассажиров препроводили к местам размещения. Эбби с ребенком предоставили маленькую опрятную комнатку. Льющийся из окна свет приободрял ее. Ей не хватало Джона. Ему бы так пришлись по душе эти пейзажи – зеленые холмы в обрамлении вод, напоминавшие их родной край.

Поесть Эбби выходила на пляж. Разжигала огонь и разогревала еду, которую им выдавали. Молодая женщина чувствовала, что понемногу оживает у этих бескрайних вод, над которыми плыло благоухание солей и трав. В послеобеденные часы она водила ребенка в лес порезвиться среди деревьев.

Каждый день обитатели Гросс-Иль должны были проходить процедуру тщательного мытья и медицинское освидетельствование. Во время одного из таких осмотров врач увидел пятна на спине молодой женщины. Когда Эбби услышала диагноз, ей показалось, что она получила удар кулаком под дых. Тьма дохнула ей прямо в лицо.

Ее вместе с ребенком перевели в другое крыло, где держали заболевших, – мрачное, с облупившимися стенами и крайне скудной меблировкой. Ее сразила неукротимая горячка. Эбби умирала. Иногда в бреду ей являлся Джон, и она протягивала к нему руки. Но муж не слышал ее призывов, и ею понемногу овладевал страх. Остаток сил покидал ее. Она с трудом дышала. В последнем усилии она едва смогла взглянуть в лицо дочери и в ее глаза – такие же умиротворяюще синие, как у Джона.

«Что я натворила? Зачем привезла тебя сюда? Что с тобой будет, дитя мое, в этом диком краю? Что с тобой будет, Альманда?»

От автора

Альманда с Томасом покоятся рядом на кладбище Катери Текаквита. В надпись на надгробном камне моей прабабушки вкралась ошибка. Кто-то написал «Аманда». Скорее всего, это случилось потому, что все в Маштейяташе звали ее просто Андой. Когда я был помоложе, меня это раздражало. Как можно было ошибиться в имени женщины, умершей в возрасте девяноста семи лет? Но сейчас это вызывает у меня улыбку. Вопрос о ее происхождении так и останется до конца непроясненным.

И вправду – существует несколько версий о предках моей кукум. Есть такие, кто утверждает, будто она родилась в Нитассинане от матери инну. И что ее отец, канадец, вторым браком женился на ирландке, вот это и повлекло за собой ошибку. Все эти байки стоят одна другой. Я выбрал ту, которую в детстве рассказала мне моя мать.

Кладбище расположено в отдалении от деревни, оно тянется вдоль улицы Махикан по склону холма, мягко подымающегося вдоль берегов Пекуаками. От растущих вокруг деревьев его отделяет невысокая металлическая оградка. Окаймляет его низенькая стена, выложенная из камней, с прогалом посредине – это выход на проселочную дорогу. У ворот оставили несколько деревьев и с каждой стороны высадили кедры.

Это кладбище совсем не из тех суровых и красивых, по которым так любят прогуливаться праздношатающиеся, упиваясь приятной атмосферой, располагающей к размышлениям, или бродят туристы, привлеченные церемониальным интересом. Оградка шатается, деревья неважно подстрижены, а лужайки поросли одуванчиками. Среди серых и черных надгробий, расположенных без порядка, стоят воткнутые прямо в песок деревянные кресты – память о женщинах, мужчинах и детях, умерших и погребенных на индейской территории. Таких, как мой двоюродный дедушка Эрнест.

Торжественный покой, царящий в этом священном месте, хорошо соответствует духу народа инну, и здесь чувствуешь себя умиротворенным, как в северном лесу.

Никто не знает, что случилось с малышкой Жюльенной Симеон после того, как ее отвезли в Монреаль. Никто не знает, что у нее была за болезнь. Еще одна тайна. Несколько лет назад ее сестре Жаннетте стало известно, что ее похоронили в общей могиле на кладбище в Канаваке. Жаннетта привезла туда камни с острова Форт Джордж. Там она их зарыла, соорудив маленький мавзолей в память о сестре.

Автор со своей семьей в Маштейяташе.

В моих воспоминаниях Альманда Симеон остается прежде всего очень душевной женщиной. Она часто улыбалась. Глаза ее блестели. Она была любопытной, была счастлива видеть нас – ее правнуков, родившихся в Альме, так далеко от нее.