– Бывало и побольше.
Премьер-министр стал расспрашивать меня про Пуэнт-Блё, но я не очень понимала, что ему отвечать. Как объяснить человеку его положения, работающему в таком учреждении как парламент и занимающему государственные апартаменты в замке Фронтенак, как теперь живут люди племени инну на Пекуаками? Как передать печаль, изглодавшую наши сердца? Для таких людей, как Морис Дюплесси, наш мир остался в прошлом. Будущее принадлежало крупным компаниям.
Когда мы расставались, он пожал мне руку. Его секретарша пожелала мне приятного возвращения домой. Выйдя на воздух и встав у скульптуры, изображавшей семью полуголых индейцев, я немного погрелась в лучах заходящего солнца, позолотивших мою кожу и придавших мне сил.
Поезд мчался на полной скорости, запряженный одной из новых моделей локомотива с дизелем. Современный поезд посреди древнего леса.
В Пуэнт-Блё все было по-прежнему. Дети играли на опустевших улицах. Ветер подымал воды из самой глубины озера. Они вздувались, разливались, и волны с грохотом разбивались о берег. Мария и Кристина курили у огня. Обе сразу обняли меня и налили мне чаю «Салада».
Я рассказала им о своем путешествии. Особенно их интересовало во всем переезде то, что теперь называется Лаврентийским парком, – они часто бывали в этих местах в юные годы. Я описала им парламент, кабинет премьер-министра и его странноватую секретаршу. Каменные дома и высокие стены цитадели, окружавшей город, густонаселенные пригороды и заводы, выбрасывающие в небо клубы дыма. Кажется, они с трудом представляли себе, как может столько людей жить в одном месте.
Тут подошли Анна-Мария, Виржиния и их дети, и я продолжила свой рассказ. Поведала им и о роскошной террасе замка Фронтенак, о широкой реке, спокойной и мощной, текущей у его подножия в сторону Нитассинана.
Виржиния сообщила нам, что Томас и все остальные собираются вскоре вернуться из охотничьего хозяйства, и все восприняли это известие с большой радостью. Окруженная родней, я поела супа из куропатки и жареного кролика, глядя на Пекуаками. Закрывая глаза, я могла представить себе, что я на Перибонке. Когда стареешь, воспоминания становятся дороже любых сокровищ.
Спустя несколько недель в Пуэнт-Блё въехали грузовики – они привезли много древесины. Оттуда выпрыгнули рабочие и принялись выгружать привезенные доски. Жители с любопытством высыпали на улицы.
Мужчины принялись за дело. Запели пилы, застучали молотки. Еще через несколько недель работа была закончена. В дождливые дни утрамбованная земля на улицах резервации Пуэнт-Блё всегда превращалась в грязные реки. Отныне широкие тротуары с каждой стороны улицы позволяли прохожим ходить посуху и, главное, безопасно.
Круг
В 1950-е годы они наконец закрыли католический пансион в Форте Джордж, в который отправляли наших детей. Но непоправимый ущерб за эти тридцать лет уже был нанесен. Только пожилые люди еще говорили на языке инну-эймун. Они общались на нем между собой, по-стариковски, как говорят белые люди.
Бывшие воспитанники пансиона стали взрослыми. У них самих есть дети. Но пансион, всячески старавшийся убить в них индейца, так и не смог научить их быть родителями. Все, что у них осталось, – это печаль в сердце и липкий страх в душе. Их дети выросли у озлобленных родителей.
Через несколько лет после того, как был закрыт пансион в Форте Джордж в заливе Джеймс, они осмелились открыть еще один такой же здесь, в Пуэнт-Блё. На сей раз они привозят сюда юных индейцев племени атикамек, дабы быть уверенными, что те находятся подальше от своих родных домов, оторваны от семей и лишены корней. Дети прибывают поездом из Вемотаси, Манавана или Обедживана, отдаленных общин. Они выходят с тем же испуганным взглядом, с каким наши дети смотрели на прилетавшие за ними самолеты.
Ходило много всяких разных сплетен насчет того, что на самом деле происходило в этом пансионе, например то, что священники якобы ведут себя агрессивно по отношению к мальчикам и девочкам. В те времена у нас многие родители не верили своим детям, когда те рассказывали об ужасах, которые творили с ними белые священники в Форте Джордж. Люди инну, столь благочестивые, не могли представить себе, чтобы духовные особы до такой степени злоупотребляли беззащитностью малышей. Но на сей раз все это происходит у нас на глазах, а никто даже и шевельнуться не смеет. Да что там говорить – кто стал бы нас слушать?
В Пуэнт-Блё дети носят одежды, купленные в магазинах, люди теперь живут в домах с центральным отоплением и водопроводом, – но в моем доме этого нет. Мне все еще достаточно старого бочонка и помятой цинковой кружки, так и болтающейся на веревке.
Но та ярость и, быть может, скорбь, что была испытана нами единожды, уже никогда больше не оставит нас. Мы научились жить с нею. Наверное, именно это делает нас настоящими инну. К несчастью.
Меня успокаивает, когда я, как нынче утром, прихожу посидеть у озера, ибо оно напоминает мне, кем мы были и кто мы есть навсегда. Восточный ветер приносит запахи с Перибонки. До тех пор, пока все это есть в моем сердце, оно еще живет.
Пекуаками. Бывает, я говорю себе: это ты сохранило меня живой и вдохнуло силы преодолеть все испытания, расставленные судьбой на моем жизненном пути.
Пекуаками. Ровная гладь вод твоих сливается с горизонтом вдали в это утро, солнце отражается в ней как в зеркале, и оно возвращает мне все мои воспоминания.
akniga