Книги

Кукум

22
18
20
22
24
26
28
30

Бабушкой – кукум – зовут меня внуки и правнуки. Я стала тем, кем и мечтала стать. Иногда я тревожусь за них. Сегодняшний мир куда более жесток, чем тот, который ты преподнес мне в дар, Томас.

В деревне поговаривают о том, чтобы в школах учить языку инну-эймун. И я замечаю в глазах малышей тот гордый блеск, какой был у Малека, Даниэля, Марии, Кристины. Это вселяет в меня надежду. Все вы один за другим оставили меня. И мое время тоже подходит к концу; ибо с годами становишься вместилищем всех ран, которые постепенно убивают нас…

Альманда Симеон у двери своего дома

Томас. Ты не предупредил, что уйдешь, тем ледяным утром, когда болезнь, сожравшая твои легкие, наконец унесла тебя с большим порывом ветра, оставив меня одну у твоего охладевшего тела. Двадцать лет прошло. Не могу поверить, что прожила столько лет, ни разу тебя не обняв. Я так и не смогла ничем заполнить пустоту, оставшуюся после твоего ухода.

И все-таки здесь и сейчас, закрыв глаза и всеми легкими вдыхая прибрежные запахи с озера, я чувствую, как твоя рука гладит меня по щеке. Она скользит по моему затылку, нежно ласкает тело, прижимает меня к тебе. Соль твоей кожи, твои напряженные мышцы, твой трепет и возбуждение. Забвение. Головокружение. Заниматься любовью. Что есть сил. И до самого конца.

Оставить меня – это было твоим единственным предательством, Томас. Но ты был прав, любовь моя. Жизнь – это круг. И он вернет меня тебе. Навсегда.

Ков (Куинстаун), Ирландия, 1875

Все, что у них было, лежало теперь в дорожном сундуке, и Джон Кармичел сгибался под его тяжестью. Извозчик помог поднять и донести его. Эбби с ребенком на руках уселась рядом с мужем. В последний раз она быстро обернулась. Окна их лавки были забиты досками крест-накрест. Сердце у молодой женщины сжалось.

– Но-о!

В воздухе просвистел кнут, и лошадь покорно пустилась в путь. Телега медленно тащилась по улицам, ухабистым и почти пустым. Проезжали мимо разбитых ставен и порушенных фасадов – многие такие же, как они, уехали еще раньше, решив попытать удачу в других местах.

Эбигейл с мужем долго отказывались уезжать. Оба любили красивые ткани и рассчитывали, что деловая жилка Джона и волшебные пальчики его жены помогут им пережить кризис. Уже начали было появляться ободряющие знаки, дающие надежду на то, что скоро станет легче. Эпидемия, десятилетиями уничтожавшая урожаи и вызывавшая небывалый голод, наконец прекратилась. Но Ирландия, обескровленная, все еще пыталась подняться с колен, и повсюду царила нищета.

С неизбывной тоской в душе чете Кармичел пришлось, как и многим ирландцам до них, решиться закрыть торговое дело и все бросить, надеясь начать заново по другую сторону Атлантики. Эбигейл колебалась из-за своего малыша, которому было всего три года.

– Не слишком ли он мал для такого путешествия, Джон?

– Оглянись вокруг, Эбби, – отвечал он, не сводя с нее своих голубых глаз. – Люди умирают с голоду. Надо уезжать, и как можно скорее.

Они продали последние запасы ткани и то немногое из мебели, что еще оставалось в доме, чтобы оплатить переезд. Эбби сшила теплую одежду для малыша, чтобы предохранить его от мороза на том континенте, который считали диким. Предыдущие дни она провела в лихорадочном возбуждении, собираясь, и теперь, когда она сидела в телеге, все происходящее казалось ей нереальным. Ей хотелось другой судьбы – однако в те нищие годы в Ирландии несчастье не щадило никого.

В порту царило лихорадочное оживление. Пароходы, чьи трубы извергали клубы закопченного дыма, отплывали рядом с парусными судами. На палубах суетились экипажи. Внутрь входили последние пассажиры – у многих багаж состоял только из того, что на них было надето. Старый парусник, на котором им предстояло плыть, ждал, пришвартованный на краю набережной, напротив вереницы тесно жавшихся друг к другу домиков. Надо было поторапливаться. Извозчик помог Джону втащить на палубу дорожный сундук. Мужчина с серым лицом приветственно кивнул им. Скольких пассажиров он уже повидал на этом судне.

Моряки отдали швартовые, ветер задул в паруса, заставляя их хлопать. Джон держал на руках ребенка. Жена прижималась к нему. Город, в котором они столько прожили, понемногу удалялся из вида. Его предки, сколько он их помнил, всегда занимались торговлей. Это помогало им выжить в голодные годы. Но начиная с 1845 года сотни тысяч ирландцев покинули свою страну, изгнанные из родных домов голодом, и великое множество их прошло через Ков. Некоторое время экономику подпитывала портовая деятельность, но дела пришли в упадок.

Видя, сколько народу уезжает, Джон Кармичел тоже решил попытать удачу. Массивные очертания собора святого Колмана, построенного на высоком холме над причалом, были последним образом родной земли, оставшимся в его памяти.

Парусник спустился по реке Ли, а потом взял курс на запад, погоняемый попутным ветром. Им сказали, что путешествие займет от пяти до девяти недель. Пароходам требовалось меньше времени, но им удалось найти себе местечко только здесь. Эбби, зажав рукой висевший на груди крест, прижималась к мужу. С тяжестью в душе смотрели они, как Ирландия постепенно исчезает с горизонта, понимая, что больше никогда не увидят родной земли.

Трансатлантические компании, переправлявшие канадскую древесину в Англию, часто на обратном пути забирали ирландских эмигрантов, которые кучами ютились в грязных трюмах. Джон с семьей плыли на старом трехмачтовике, вовсю трещавшем от накатывавших волн. Чета Кармичел вместе с другими устроилась в кладовой. Джона мучил вопрос, правильно ли он поступил, когда вовлек жену и единственного ребенка в эту авантюру. Но разве жизнь оставила ему выбор?