— Да, да, да. А теперь сваливай, старый гомик. А, Гавриил...

— Да?

— Твоя мать там в аду в рот берет.

Он никак не отреагировал. Держался спокойно, находясь в защищающем ореоле Старика. Будь он без защиты, я точно одолел бы его. И он это знает. Если бы в нем поселилось Сомнение — если бы только в нем поселилось Сомнение, — там, на краю Пигаль, оно бы дало свои всходы. Ему бы захотелось узнать, опустит ли Бог свой щит, чтобы проверить его на прочность. Это как раз то, что этот Эксцентрик не­сомненно бы сделал. Если бы вера Гавриила не была столь непогрешима... если бы Бог забрал у него свою силу, Гавриил потерпел бы поражение. Почему, спро­сите вы? Да просто потому, что я — самая подлая, самая распущенная, самая вероломная ангельская сволочь во всей Вселенной, обозримой и необозри­мой, вот почему. Но с ним этого не произошло. Мы просто посмотрели в лицо друг другу, так, что нахо­дящаяся между нами стена Ничего будто завибриро­вала. Люди проходили мимо и говорили: «Кто-то прошелся по моей могиле».

Итак, в сюжетной линии «Книги Откровения» неожиданный поворот. «И схвачен был зверь и лже­пророк, совершавший у него на глазах знамения, которыми он обманывал тех, кто принял клеймо зверя... Эти двое были брошены живыми в озеро огненное, горящее серою». О, аплодисменты, поду­мал я, услышав это впервые. О, благодарю. Но теперь говорят, что Джонни Ретроспективой ²⁵двигало про­стое любопытство. Конечно, он будет неприятно взволнован. (А знаете, правда ведь никогда не была на его стороне. Стоит он себе в раю под серебряным деревом в нестираных лохмотьях и с бородой разме­ром с овцу и, бормоча себе под нос, совершает рукой эти безумные порочные движения. Движения по траектории Керуака²⁶: от гуру битников до обычного ханыги. Вы уже миллион раз это видели.)

Наверняка ведь знаете что к чему, но удивитесь: неужели Он это всерьез? Божественная Забота. Со­здал то, что не прощают, вот и компрометируй бес­конечную милость. Простишь то, что не прощают, вот и компрометируй бесконечную справедливость. Милость, справедливость, милость, справедливость и прочая чепуха до тех пор, пока от метаний в замкну­тых кругах в поисках Логики Одержимости не начнет кружиться голова и не свалишься на свою космиче­скую жопу и не возьмешься своими космическими руками за космическую голову, жалея о том, что ты вообще что-либо создавал.

Отсюда и этот нелепый «Новый курс», прежде чем время придет к своему концу. Когда наступит просто «Конец».

Извините, что выложил это вам таким образом. Забудьте о том, что я сказал. Время вовсе не идет к концу. Впереди еще полно времени. По причине того, что конец света все равно близится, моя цель — искупление. Что-то уж слишком хорошо все это. (Без подвохов Он перестал бы быть Самим Собой.) Мне придется жить в образе человека. Месяц — испытательный срок, а потом мне дадут время, равное продолжительности жизни ушной серы или гриппа. У меня, Люцифера, появилась возможность вернуться домой, но при условии, что остаток жизни Деклана Ганна не превратится в сплошную оргию.

Подобные предложения всегда связаны с разного рода происками и расчетами, и требуется время, чтобы все обдумать. Мне тоже оно понадобилось: три земных минуты — о чем спешу вам сообщить. Но по­чему, собственно, Ганн?

Как вы потом припомните, на долю нашего писа­ки выпали более трудные времена, чем он мог выне­сти, потому-то он чуть было не лишил себя жизни, утомительной и предсказуемой. Бритвенные лезвия, ванна, Джони Митчелл²⁷ в стереодеке. Самоубий­ство — смертный грех. Самоубийцы попадают ко мне. Послушайте, если вы подумываете о самоубийстве, не делайте этого. В рай вы точно не попадете. (Шучу. Шучу. Сказать по правде, отправитесь наверх.) Бог явно питает нежные чувства к этому Ганну. Остатки католичества, пустая трата которых представляет собой невыносимое зрелище для Старика, добрые дела, совершенные им в юности, может быть, заступ­ничество его горячо любимой больной матери на том свете, об этом лишь Ваал²⁸ ведает. Итак, Бог забирает душу Ганна прежде, чем он вскрывает себе вены, и прямиком отправляет его охладиться в лимб²⁹. (В Ватика­не скажут, что с лимбом уже давно покончено, — не верьте. Лимб все еще битком набит идиотами и мертворожденными. Жалкое местечко. Я имею в виду, что про него даже в аду не болтают.) Если телесная жизнь обретет меня, я останусь, а Ганн отправится через чистилище (представьте себе приемную стома­толога: окон нет, орущие дети, переполненные пе­пельницы и чувство, будто за все происходящее несе­те ответственность лично вы) на небеса. Если не об­ретет, то Ганн получит тело обратно и тем самым повысит свои шансы на самоубийство. Вы можете в это поверить? Думаю, вы, скорее всего, поверить в это не можете, но все же в принципе вы можете в это поверить?

Любой бывалый делец скажет вам, что неожидан­ные деловые переговоры — проявление плохой стра­тегии; вас обворуют, разорят, надуют, проведут, об­считают, оставят в дураках, с вами обойдутся охрененно несправедливо. Мое преимущество заключа­ется в том, что я знаю, к чему может привести столь подозрительная сделка с великим «тружеником». Я всегда это знал. Дело в том, что со мной невозмож­но вести дела. Сделка — настолько неточное понятие, что оно приравнивается Райлем к категориальной ошибке³⁰. Я могу вам рассказать о том, что точно не должно было стать сделкой. Условия сделки не долж­ны были быть такими, на которые бы я согласился.

Очевидность этого бросается в глаза, пусть даже глаза эти страдают миопией и катарактой. Но отказ ВТ сделки не означает, что я вовсе не стал бы зани­маться этой х...

Знаете, я ведь не совсем честен. Несомненно, этот факт для вас — некоторого рода потрясение. Вдруг — пылающие соски Астарты³¹ — на какую-то крошечную, малейшую, неуловимую долю мгновения я подумал (эти ангельские мысли носятся в голове, что за ними просто не угнаться), подумал о том, стоит ли это конца всего...

Но, как я уже сказал, они проносятся с огромной скоростью. Они перемещаются. Внутри я истерически смеялся над самим собой, даже не закончив размыш­лять о том, что в данной ситуации предмета размыш­лений могло бы вовсе не быть. И совсем несправед­ливо было бы начать описывать сам ход моих разду­мий: это больше напоминало бы непроизвольные подергивания духа, подобные тем, которые необъяс­нимым образом производит телесная оболочка, на­ходясь в состоянии между сном и бодрствованием. (В чем дело? Почем мне знать? Меня трясет так, что кажется: эта проклятая жизнь вот-вот меня оставит. И именно теперь, когда я начинаю раздумывать над всем этим, находясь под влиянием полуснов о паде­нии. Может, эта неожиданная тряска и дерганье появляются как раз перед тем, как коснешься земли?) В любом случае мгновение профессиональной некомпетентности, мазохистской фантазии, психо­демонического тика в один миг возникло, в другой исчезло. То, чем это закончилось...

Нет, нет, нет, нет, нет. Так не пойдет. Это не все. Люцифер, это не все. Ну, хорошо. Я подниму руку. Экономия и правда. А правда заключается в том, что мне пришлось относиться к этому серьезно. Пришлось, вы заметили? Так же как Старику приходится прини­мать истинное человеческое раскаяние. Это обуслов­лено Его природой. Иногда нам не предоставляется выбора — и даже Он обязан принять это как должное. Хочется, конечно, посмеяться вдоволь над нелепо­стью ситуации. «Меня, да назад в рай, — подумает кто-то вслух, неумело остря. — А-а, да, ясно. Превос­ходная идея. Вам не завернуть еще одну камбервельскую морковку?»

— Сколько пройдет времени, прежде чем мне будут воз­вращены ангельские атрибуты"?— спросил я Гавриила.

— В этом отношении Ему предоставлена полная свобода действий.

— Ты говоришь, если я проведу время человеческой жизни в спокойствии и вернусь на Небо, то буду представлять собой человеческую душу до тех пор, пока Его Светлость не изволит вернуть мне прежний статус и положение?

— Ангельский статус, да. Но никакой гарантии возвращения чина.

— А что случится, дорогой мой Гаврюша, если я вдруг не смогу прожить жизнь писаки, не совершив смертного греха?