— Я не считаю старые времена добрыми, — заметил Фролов. — А лучшие годы — будущие годы. Есть возражения?

— Кто же возьмется это оспаривать? — Капитан благодушно засмеялся.

Потянул ручку. Гудок, засипев, взвыл мощно и голосисто, но тут же рев оборвался — Фролов ожег капитана взглядом.

— Отставить! — потребовал он возмущенно. — Зачем их предупреждать?

Басовитый вскрик парохода прокатился по глади реки, по белопесчаному берегу, ударился о крутой, точно срезанный склон горы, под которой приткнулось с десяток изб и избушек без каких-либо признаков жизни, и, ослабленный, вернулся назад.

— Положено при подходе гудок давать, — сконфуженно начал оправдываться капитан. — Да и нет в фактории контры. Видите, все словно вымерло.

— Вижу, вижу, — проворчал Фролов. — А если они где-то рядом? Услышат сирену — насторожатся… Посмотрите, что это? Могила?

Бинокль перешел к капитану. Тот покрутил окуляры, настраивая на резкость. Оглядел сначала избы, задержал взгляд на добротном, с высоким крыльцом, доме, на срубленном из толстых бревен амбаре, стоящем боком к реке. И лишь после этого всмотрелся в черное пятнышко в стороне от строений. Помолчал, выпятив в задумчивости нижнюю губу.

— По-моему, да. И свежая. Раньше этого холмика не было.

— Опоздали… — Фролов с силой потер подбородок. Сжал его в ладони. — Будем высаживаться… В поселке, чувствую, определенно кто-то есть: может, хозяева, может, засада, а может, просто-напросто остяки.

— Туземец тоже всякий бывает, — буркнул капитан. И добродушное, улыбчивое лицо его стало озабоченным. — Надо бы выждать…

Но Фролов уже распахнул дверь рубки. Сбегая по трапу, приказал:

— Отделение Латышева, на берег! Остальные — ждать сигнала!

Капитан вяло пожал плечами — что ж, дескать, если не хотят меня слушать, то, как хотят, и, взглянув на штурвального, который понимающе улыбнулся, вышел на крыло мостика.

Вооруженные, разношерстно одетые и обутые — в потрепанных шинелях и пальто, в ватных пиджаках и бушлатах, в фуражках, шапках, буденовках, в порыжелых сапогах и растоптанных ботинках с обмотками — мужики и парни, которые залегли вдоль борта, притаились за палубными надстройками, зашевелились. Часть из них, пригнувшись, пробежала к корме, несуетливо расселась в спущенную на воду шлюпку.

Последним в нее спрыгнул Фролов. Хватаясь за плечи бойцов, пробрался на нос, где скрючилась у пулемета девушка в алой косынке и стоял в полный рост Латышев — тоненький, гибкий парнишка в малиновых галифе, в новенькой суконной гимнастерке, перетянутой ремнями портупеи.

Гребцы оттолкнулись от парохода. Взметнулись весла, опустились разом — и десант устремился к берегу.

Как только шлюпка вылетела на отмель, бойцы перемахнули через борта, помчались от реки, петляя на бегу, рассыпаясь и растягиваясь в неровную цепь. Упали, замерли, держа наизготове винтовки, поглядывая то на пулеметчицу, то на командиров.

Те, щурясь от солнца, увязая по щиколотки в песке, медленно и настороженно подходили к окраинной избушке.

— Смотрите, никак депутация! С хлебом-солью встречают, — удивленный Латышев показал револьвером на ближний дом. — Интересно, искренне это, или военная хитрость?