Когда патрульные подскакали, в пыли, среди разбросанных сверкающих икон, среди блестящих безделушек и побрякушек, высыпавшихся из саквояжа, корчились двое: светловолосый мужик в шинели — тот, чьи фотографические портреты выдали сегодня: Арчев! — и черноволосый парнишка в серой приютской одежонке — тот, кого приказано было разыскать: Еремей Сатаров.
Всадники слетели с коней. Пожилой с фельдфебельскими усами кинулся к жеребцу, бившемуся на земле, а молодой — Варнаков — склонился над Еремеем, пытаясь оторвать его от эсеровского главаря, который, выкатив налитые кровью глаза, задыхаясь, мельтешил перед вздувшимся синим лицом скрюченными пальцами.
— У мечети… у мечети… — бормотал Еремей.
С трудом удалось Варнакову оторвать парнишку от бандитского вожака.
Издалека стал стремительно нарастать надсадный рев автомобиля. Варнаков, придерживая Еремея, вскинул голову — рассыпалось кольцо обывателей, пропуская «форд».
Фролов еще на скорости соскочил с подножки; вслед за ним выпрыгнула из кабины Люся; сиганули через борт чекисты.
— У мечети… у мечети… — сипло, одышливо твердил Еремей.
— Люся! Сюда! — крикнул Фролов, но девушка уже поднесла к носу Еремея ватку, и Фролов смутился. — Извини, не заметил.
Мальчик слабо шевельнул ноздрями, слегка скривился, голова его дернулась назад, глаза медленно приоткрылись, но были они непонимающие, пустые. И вдруг стали наполняться радостью, обретать осмысленность — Еремей задержал взгляд на красной косынке девушки. Потом с усилием повернул голову к Фролову, и едва заметная улыбка обозначилась на спекшихся губах.
— У мечети… Черная Аглая… Гриша Апостол, — судорожно, захлебываясь словами, зашептал он. — У мечети… Аглая… Гриша… Что такое: «У мечети» — не знаю…
— Я знаю, сынок, успокойся, — Фролов осторожно всунул ладони ему под мышки, прижал к себе. Приказал, не повернув головы: — Матюхин, Варнаков с опергруппой— к мечети! Люся и остальные — ценности!
Синие глаза Люси радостно блестели, на бледном измученном лице — счастливая улыбка. Девушка приветливо смотрела на Еремея. Наклонилась слегка, и Еремей зажмурился — под потолком, сзади и выше сестры, висел на шнуре сгусток света.
— Сорни най! — Еремей тихо засмеялся, глядя на него. — Золотой огонь! — Опустил глаза, увидел, что у спинки кровати стоят Антошка, Егорушка и Пашка. Обрадовался, заулыбался шире. С трудом поднял руку, показал пальцем на светоносный шар под потолком, повторил — Сорни най! Золотой огонь!
Пашка с Егорушкой удивленно переглянулись, Антошка, задрав голову, хмыкнул, а Люся, тоже взглянув вверх, рассеянно объяснила:
— Неделю назад электростанцию пустили. Наладили наконец, после бандитского взрыва. — Резко, угловато села на постель, погладила Еремей по щеке. Хотела улыбнуться, а вместо этого заплакала. — Ну вот и кончились наши страхи. Кризис миновал.
И Антошка, и Егорушка, и Пашка зашевелились, заговорили враз и вразнобой, но Еремей не слушал и не слышал их. Он смотрел на непонятный светящийся шарик под потолком.
— Ну-ка, покажите героя! Дайте и мне на него полюбоваться!
Фролов, раздвигая дружков-приятелей, остановился у изголовья. Откинув полу кожаной тужурки, присел на постель с другой стороны кровати.
— Молодцом, сынок, молодцом! Выкарабкался, значит? А то мы чуть с ума из-за тебя не посходили, — положил твердую ладонь ему на лоб. — Жар еще есть, но, думаю, это пустяки. Как считаешь, Люся? — и, слегка развернувшись, посмотрел через плечо на девушку.
Та, быстро отирая пальцами глаза, часто закивала.