— Одежкой-то вроде похожи.

— Одежкой. А ты копни глубже, послушай, об чем они да по-каковски судачат.

— Не приводилось.

— Будто не слыхал, что нынче в селах творится.

— А что?

— Мужики бунтуют, грозятся землю у господ отобрать.

Крестьянин резко остановился.

— Вот-те крест святой — не слыхал.

— Ну и простофиля! — все более возбуждался сотский. — Ты, может, не слышал и того, что андрюшенский помещик Ярцев чуть ли не задаром землю свою крестьянам отдал?

— Про Ярцева слышал. В позапрошлую неделю в Торжке на ярмарке говорили.

— В позапрошлую. Этак ты и конец света прозеваешь, — засмеялся сотский.

— Ну, уж это меня не минует, — ответил крестьянин. — Откуда же оно все идет, не пойму?

— Чего не поймешь?

— Да того, что ты говоришь... Бунты, Ярцев...

— Все от них, — кивнул на шагавших впереди. — От пропагаторов. Ходят по селам, кому книжечку подсунут, кому слово скажут. В Алексейкове, говорят, читали о какой-то такой земле, где все живут как в раю. И царь у них выборный, ну, к примеру, как наш староста... И еще слух идет, будто наши мужики много податей платят, и повинности всякие их заедают, и, стало быть, у них потому мало земли, что вся она кругом господская.

— Дела-а...

Солнце клонилось к закату, длиннее стелились по земле тени от деревьев, а дороге не было видно конца.

— Долго нам еще брести по этой колоти? — обратился к конвойным один из передних, широкоплечий, среднего роста крепыш.

— Ступай, ступай, — ответил сотский. — Ваше дело шагать.

— Но ведь мы не арестанты.