— А что делать- то? — Уставился он на неё, вскинув взлохмаченную голову. — Если бы какое-то дело было…

У Славы со Старшей медсестрой отношения были странные: это была особая любовь-ненависть, которая посещала их достаточно хаотично и, как правило, не совпадала по градусам. Этим летом Славка с грохотом провалил экзамены в медицинский институт, и, в ожидании армейского призыва санитарил в больнице для привилегированных, куда был пристроен, естественно, по блату, другом своего деда- академика, таким же академиком.

— Тебе бы санитаром в обычную городскую больницу, которая дежурит по «Скорой»… Вертелся бы ужом круглые сутки… — Сейчас она ненавидела его за лень и безделье.

Старшая стояла над Славкой, уперев руки в бока — настоящая барменша. Галина Сергеевна Ушакова была, как говорится, «молодой пенсионеркой». Ещё в сорок первом закончила срочные курсы медсестёр, всю блокаду пятнадцатилетней девчонкой проработала в одной из городских больниц. Была она сиротой, тощим заморышем-цыплёнком, но именно больница спасла её от голодной смерти в осаждённом Ленинграде. Сводку об умерших больных сестры задерживали. Умерших было много, а жидкая похлёбка из больничного пищеблока, которую язык не поворачивался назвать супом, поступала исправно… Потом Галя долго лечилась от истощения, очевидно, что-то случилось с гормонами, после войны она вдруг раздалась во все стороны, выросла и растолстела. Пожалуй, лет двадцать работала она в этой больнице — сначала дежурной операционной сестрой, а с годами она дослужилась и до Старшей.

— А я что, в операционный день не верчусь? — Славка начинал злиться.

Упрекать его было не за что: оперировали в этой больнице только плановых больных и всего два раза в неделю. Но операции во вторник и в четверг проходили сразу в обеих операционных, и Славка, действительно, вертелся. Приходилось не только быстро убирать залы между операциями, подавать чистые наборы инструментов, обрабатывать и мыть грязные скальпели, крючки и пинцеты, но ещё и бегать в гистологию с операционным материалом.

— Конечно, в городской больнице веселей, чем в этом паноптикуме… — Сказал он, поднимаясь с топчана.

— В чём, в чём? — Подозрительно посмотрела на него Старшая.

— Паноптикум — это коллекция восковых фигур, например… Ну, кунсткамера почти…

— Умник какой! — Только и сказала барменша. — Сюда иди…

Она завела его в операционную и ткнула в потолок толстым коротким пальцем.

— Вот…

Славка почти прислонился лицом к этому пальцу. Мысленно провёл вектор от его кончика к потолку и ничего не увидел.

— Что «вот»?

Муха, предчувствуя недоброе, сидела тихо и неподвижно.

— Муха. — Грозно произнесла Старшая.

Санитар посмотрел ещё раз и согласился.

— Теперь вижу. Ну, и что?

— В операционной мух не должно быть никогда! Ты понимаешь, что это значит — муха в операционной?! Я сейчас уйду, а ты здесь закроешься и эту муху ликвидируешь. Понял?

— Теперь понял…