Аистов-цвет
СМОК[1]
I. НА РАССВЕТЕ
Сереет…
Сизый свет течет в хату узкими струйками, разливается по земляному полу, горстью серебра рассыпается по черным деревянным стенам хаты.
Волосожар еще на небе.
Хата — маленькая, старая, смотрит мокрыми четырьмя углами, словно черными пастями пещер. В один угол упирается высокий поломанный стол, в другой — старая кровать. На ней спят двое малых детей: Петро и Гандзуня.
Между этими двумя углами в ряд повешены образа, кривятся усмешкой. На них — подтеками — хатний пот и копоть.
Два окна — словно узкие воротца в лучший, далекий мир.
Под окном на лавке стоит большая корзина. Ганка укладывает туда закупленный по соседним селам товар: яйца, творог, масло; облизывает пальцы, прикоснувшиеся к маслу, внимательно следит, как бы не разбилось что-нибудь, не смялось.
Ведь это же весь ее заработок.
Ее красивое когда-то лицо теперь увяло. В черных, чуть суженных глазах отражаются белые мотыльки рассвета. И от этого еще темнее становятся синие тени под глазами.
Они говорят о ее летах, подернутых пылью, дымом и бедой, о ее молодости, померкшей до времени. Маленький тонкий нос, губы, напоминающие сухие увядшие листья. Две складки, два глубоких рва — от носа к углам рта — свидетельствуют об усталости и пережитых страданиях.
Откладывает листы капусты, в которые было завернуто масло.
Это для детей — облизывать. Только и всего, что остается от дорогой панской еды.
Потом расстилает на полу дерюжку, завязывает в нее корзину и, набросив платок на голову, идет к ребенку. Посреди хаты стоит большая деревянная колыбель — родовая древность. Когда-то в ней и Ганку укачивали.
Склоняется над ребенком.
Юлька смеется сквозь сон. Ганка грустнеет, а на бледных губах неуверенная радость.
Вдруг заметила: перед окном будто кто-то белые полотна развесил. Светает…