– Только философы и дураки тратят время, пытаясь познать непознаваемое. Я ни к тем, ни к другим не отношусь. Итак, что хочет знать доктор Остроу?

Волмер заерзал в глубоком кресле, устраиваясь поудобнее.

– Что ж… Я не хочу докучать вам, повторяя то, что вам уже известно. Если так все же случится, прервите меня. Клиника по борьбе с кризисами расположена в Вашингтон-Хайтсе на Сто семьдесят восьмой улице, рядом с Бродвеем. Лечат в ней амбулаторно. Люди могут приходить прямо с улицы. Часто именно так и случается. Женщина, которая беспричинно колотит свою двухлетнюю дочь. Мужчина, который просыпается посреди ночи и отправляется гулять по улицам в одной пижаме. Если этим людям не оказать своевременную помощь, они все кандидаты в пациенты психушек, и клиника… Но это вы сами знаете. Восемь дней назад, ровно за неделю до вчерашнего дня, в клинику обратился молодой человек, которого медсестра направила к Ирвину – к доктору Остроу. Молодой человек сказал медсестре, что его зовут Рональд Сивер. – Волмер вопросительно посмотрел на меня.

– Надеюсь, уж им-то ни к чему посещать психиатрические клиники, – сказал я и повернулся к Вулфу. – Речь идет об одной из областей, в которых вы полный профан. О бейсболе. Рон Свобода – аутфилдер[1], а Том Сивер – питчер[2]. Рон Сивер – имя, безусловно, вымышленное, но вам, возможно, небесполезно будет знать, что он болеет за «Метс».

– Спасибо, – сказал Волмер. – Разумеется, Ирвин сразу догадался, что имя вымышленное, но больные часто не называют своих настоящих имен при первом посещении. Однако пять дней спустя, в субботу утром, он пришел снова. И потом еще раз, в воскресенье. Но он не только не признался, как его зовут на самом деле, но и не пожелал ни о чем рассказывать, кроме того, что его мучило. Ему все время казалось, что у него руки в крови. Невидимая для окружающих кровь время от времени выступает у него на руках, и ему приходится отмываться. В первый раз это случилось десять – нет, двенадцать дней назад, посреди ночи, и он встал и пошел в ванную. С тех пор это повторялось довольно часто и днем и ночью, но, как правило, когда он был один. По словам медсестры из клиники, это синдром леди Макбет. Пациент утверждает, что даже не подозревает о возможной причине, послужившей толчком для заболевания, но Ирвин убежден, что он врет. – Волмер развел руками. – Вот такой у него кризис. Ирвин считает, что случай тяжелый. Если не принять мер, то возможен самый плачевный исход. Однако им никак не удается пробиться сквозь его защитный барьер. Одна из коллег Ирвина, замечательный врач-психоаналитик, которой удавалось выводить больных даже из полного ступора, проведя с ним позавчера, в воскресенье, два часа, заявила этому Сиверу, что он только зря тратит свое и ее время. Она добавила, что может предложить ему на выбор одно из двух: либо он отправляется к хирургу, который ампутирует ему обе руки, либо обращается к сыщику, например к Ниро Вулфу, и попробует поговорить с ним. И знаете, что он ответил? Он сказал: «Да, я так и сделаю. Я пойду к Ниро Вулфу».

Я взметнул брови:

– А ведь он уже пытался. Значит, это и был Рон Сивер. Он звонил вчера днем, около полудня, и сказал, что хотел бы прийти и заплатить сто долларов в час за то, чтобы задавать Ниро Вулфу вопросы. Имя свое он назвать отказался, но и про кровавые руки не упоминал. Ясное дело, я решил, что он чокнутый, и отказал ему.

– Потом он позвонил Ирвину, а Ирвин перезвонил мне. – Волмер обратился к Вулфу: – Конечно, сто долларов в час для вас ничто, но я пришел, чтобы просить помочь своему другу. Вы сказали: то, что вам необходимо, вы знаете наверняка. Так вот, доктор Остроу считает, что у этого человека руки и впрямь могли быть в крови. Он хотел бы знать, можно ли ему помочь. И я, честно говоря, тоже. Мне, как и большинству врачей, приходилось иметь дело с душевнобольными, но такое для меня в новинку.

Вулф посмотрел на настенные часы. Было без двадцати семь.

– Вы пообедаете с нами? Икра шэда по-креольски. Только вместо репчатого лука Фриц добавляет лук-шалот и обходится без кайенского перца. Запивать будем шабли, а не хересом.

Волмер улыбнулся во весь рот:

– Зная, как редко вы оказываете кому-либо подобную честь, я весьма признателен. Но поскольку вы делаете это только в знак сочувствия…

– Я никогда не сочувствую.

– Ха! Вы считаете, что я ем то, что Джонсон описывал Босуэллу[3]: «неправильно убито, ужасно приготовлено, кошмарно заправлено и чудовищно подано», и жалеете меня. Спасибо, но у меня еще остались дела до обеда. Если бы я мог зайти завтра и привести этого человека…

Вулф скорчил гримасу:

– Только не к обеду. Надеюсь, он завтра обратится к доктору Остроу или хотя бы позвонит ему. Если это случится, скажите, чтобы зашел ко мне завтра вечером, в девять. Денег я не возьму. Сочувствовать тоже не стану.