Так мог говорить только боконист.

Я выболтал ему свою мечту – взобраться на вершину горы Маккэйб с каким-нибудь великолепным символом в руках и водрузить его там.

На миг я даже бросил руль и развел руками – никакого символа у меня не было.

– А какой, к черту, символ можно найти, Ньют? Какой, к черту, символ? – Я снова взялся за руль:

– Вот он, конец света, и вот он я, один из последних людей на свете, а вот она, самая высокая гора в этом краю. И я понял, к чему вел меня мой карасс, Ньют.

Он день и ночь – может, полмиллиона лет подряд – работал на то, чтобы загнать меня на эту гору. – Я покрутил головой, чуть не плача:

– Но что, скажите, бога ради, что я должен там водрузить?

Я поглядел вокруг из машины невидящими глазами, настолько невидящими, что, лишь проехав больше мили, я понял, что взглянул прямо в глаза старому негру, живому старику, сидевшему у обочины.

И тут я затормозил. И остановился. И закрыл глаза рукой.

– Что с вами? – спросил Ньют.

– Я видел Боконона.