— Что "папа"? Ты — молодая женщина, моя дочь! И я хочу, чтобы ты была счастлива! Да и детям твоим нужен отец, а не картинка в рамке… Особенно Бертину, когда он начнёт подрастать! Это сейчас он держится за твою юбку, а что будет лет через пять, ты подумала?

Так разговор о сестре и чужаке неожиданно перешёл в разговор обо мне, моей личной жизни и моих детях. Хотя, чему я удивляюсь? Это всегда так и происходило раньше, до моего замужества. Милада была любимицей родителей. Младшая дочь, умница, красавица… А я — так, первенец, няня при сестре, скорее, невидимка в собственном доме, чем долгожданная дочь…

Я молча накинула полушубок, не дожидаясь окончания отцовской речи, сказала:

— Папа, мне пора в лекарскую, извини, что отвлекла, — и поспешила на работу, дав себе зарок больше не лезть со своими нравоучениями. Раз родители не видят в этой странной близости между Миладой и чужаком ничего страшного, то кто я такая, чтобы вмешиваться?

Весь следующий день я провела в текущих заботах: лечила лёгкие обморожения у детей, заигравшихся на улице в мороз, наоборот, осматрела молодую хозяйку с соседней улицы, которая прибежала ко мне с серьёзным ожогом груди — дочь нечаянно плеснула на неё кипятком из чайника, выдернула зуб старому деду Луне, который давно уже сгнил, но тот никак не хотел от него избавляться. Боль заставила его это сделать, а мне только прибавилось возни, так как дёргать более-менее целый зуб всегда проще, чем гнилые корни.

Луня, уходя, ущипнул меня за ягодицу, приговоаривая, ужасно, по-старчески, коверкая слова:

— Вдовус-ска Тибо, бля-ода-лю, милас-с-ска…

Вечером накормила детей, проверила домашнее задание у Авидеи и почитала на ночь книжку Бертину, уже позёвывая.

— Мамочка, спокойной ночи! — пожелал мне малыш, и я, уже не чую ног, улеглась на свою кровать, только и сумев скинуть с себя домашнее платье.

А ночью я проснулась от своего крика. Мне снился кошмар.

— Мамочка? — в коридоре зажёгся свет, и в мою дверь заглянула дочка со светильником. — Что случилось? Опять снился папа?

Я, после смерти Тибольдта, иногда кричала во сне. Но мозгоправ из Стревина помог мне избавиться от навязчивых кошмаров. Сейчас было иное, но я поспешила успокоить дочь:

— Всё хорошо, Авидея, иди лучше проверь, Бертин не проснулся от моего крика?

Дочь отправилась в комнату к брату, а встала и вытерла пот со лба чистым полотенцем. Потом скинула исподнее, которое тоже было мокрым.

Быстро вынув чистую рубаху, я перестелила постель и залезла под одеяло. Потом опять встала и зажгла ночной светильник. Усталость манила меня в кровать, и я прилегла, но как только моя голова коснулась подушки, я вспомнила очень чётко все детали своего сна.

Мне приснился чужак. Он стоял на улице напротив моего дома и смотрел куда-то в сторону. Одет он был в свою прежнюю одежду — длиннополое платье чёрного цвета, чёрные перчатки и сапоги. Я всё это срезала с него ножницами и твёрдо знала, что больше этой одежды не существует.

Под его ногами был снег, холодный ветер трепал длинные тёмные волосы, над крышами домов посёлка ярко светили звёзды, впрочем, как и всегда, в ясную зимнюю ночь. Губы чужака еле-еле шевелились. Но было слышно, как он что-то шепчет на непонятном мне языке.

Потом этот странный мужчина резко поворачивает голову, и-и-и… Вот тогда я и зашлась в крике: его лицо было перекошено злобным оскалом, но глаза… глаза его смотрели прямо на меня и говорили:

— Айо… Ты — избранница Вена… Поэтому я помилую всех вас… Только поэтому…

Утром этот сон показался мне всего лишь наваждением, связанным с моими тревогами по поводу сестры и чужака. И я уже шла в лекарскую, когда меня перехватила Арьяна Сугиста. Глава, как всегда, была хороша и величественна. Её белоснежный полушубок из дорого горного ярса очень ей шёл. Но она старалась показать свою близость народу, и очень редко надевала такие дорогие вещи, которые ей по заказу присылали из Деменеции.