Она оставалась очень спокойной и после того, как повесила трубку. Не хватало еще, чтобы какая-то студентка, в которую влюбился Джош, вызвала у нее приступ мигрени.

За все время их знакомства Джош удивил ее всего раз, когда, почти год назад, нагрянул к ней в Олд-Ньюпорт. Она позвонила ему после ужина с Бронзино, и ей с трудом удалось уговорить его приехать к ней. При расставании в Чикаго она повела себя с ним довольно грубо, и вот уже девять месяцев они не разговаривали. Но, как она и ожидала, Джош уступил и через две недели после ее звонка приехал к ней. Он ничуть не изменился: по-прежнему с взлохмаченной шевелюрой, он стоял в своей бесформенной черной куртке, из-под которой выглядывала старая майка с надписью Hard-Rock Cafe, но Джейн уже забыла, как выглядело лицо друга. Через три часа, когда они заканчивали ужинать, он еще больше удивил ее.

— Что с тобой произошло, Джейн?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты только и говоришь, что о Девэйне, Бронзино, своей диссертации и печатных работах. Это что, и есть твоя жизнь?

Она уже собиралась возразить — мол, что жизнь ее, конечно же, более насыщенная, чем у бедного студента, как вдруг разрыдалась.

Джош провел ночь на диване в гостиной. Утром он захотел пойти на пляж. Наивный Джош: в самом Олд-Ньюпорте на берегу океана располагалась лишь промышленная зона. До пляжа нужно было добираться на машине. Однако уже через два часа они загорали в Вудмонт-парке. Все оказалось намного проще: семьдесят пять центов за билет в автобусе и полчаса езды. Джейн и не знала о существовании такого автобуса, потому что никто из ее университета не пользовался этим видом транспорта, предназначенным для бедных. Серый песок скорее напоминал пыль, и ни одна волна не тревожила гладь залива Лонг-Айленд. И все-таки это был океан: бескрайний голубой простор, сверкающий под лучами солнца.

А потом Джош принялся изливать свою душу… Он поблагодарил Джейн за резкие слова, которые она сказала ему перед отъездом из Чикаго: ему нужно было услышать правду-матку. В течение трех месяцев он работал днем и ночью: младшим научным сотрудником, экзаменатором, барменом и разносчиком пиццы. Он не притронулся к своей диссертации и не стал подавать документы на конкурс, а отправился в ноябре в Восточную Европу. В Берлине, куда он прилетел вечером того же дня, когда пала Берлинская стена, сотни тысяч людей пели и танцевали на ее обломках. Джейн, будучи реалисткой по натуре, смеялась в душе над его преувеличениями, но рассказ впечатлил ее и она заразилась его энтузиазмом. «Это История, Джейн. История с большой буквы». Когда-нибудь он расскажет об этом внукам.

Путешествия Джоша казались намного более увлекательными, чем ее жизнь в Девэйнском университете. Она представляла себе места с экзотическими названиями, слушала, как он с возмущением рассказывал о Румынии, расположенной на восточной окраине Европы и управляемой более сорока лет обезумевшим тираном. Чтобы построить дворец в свою честь и проложить к нему подъездную дорогу, этот деспот, страдающий манией величия, приказал стереть с лица земли в самом центре Бухареста три квартала, где находились дома семнадцатого и восемнадцатого веков, а также православные храмы, представлявшие собой историческую ценность. Требовалось не менее часа, чтобы обойти этот громадный дворец, где все внутреннее убранство было сделано из мрамора и золота. Елена Чаушеску, жена тирана, была настолько ограниченной, что потребовала и лепной орнамент изготовить из мрамора. «А из чего он обычно делается?» — спросила Джейн. Джош рассмеялся: «Ты шутишь? Из гипса, конечно!» Жители Бухареста ненавидели этот дворец, хотя Джошу он вовсе не показался уродливым — но такое мнение нужно было держать при себе, дабы не ссориться с румынами.

— Этот Чаушеску — типичный Убу-король[4]. Но это не литературный герой. Он погубил тысячи людей. В декабре восставшие арестовали его вместе с женой и, наспех проведя судебный процесс, расстреляли обоих.

Они шагали босиком по песку, время от времени ступая в ледяную воду. Джош начал рассказывать о румынке Доре.

— Ты был влюблен в нее?

— Нет, но в сексуальном плане она была бесподобна! Восточные женщины знают такие штучки!

— Например?

Он засмеялся.

— Я ложился на спину, а она садилась на меня верхом, прямо над членом, и быстро двигалась вверх-вниз. От удовольствия теряешь сознание.

Джейн покраснела. Ей захотелось отправиться в долгое путешествие и самой пережить какое-нибудь приключение на Балканах в разгар революции. Между пальцами ног она чувствовала холодный песок. Но сначала надо закончить диссертацию.

— Ты будешь в восторге от Праги. Это город, где полно дворцов в стиле барокко и маленьких мощеных улочек. Знаешь, как по-чешски «спасибо»? «Тэкуй»[5]. На самом деле — «декую», но произносится как «тэкуй».

На закате солнца они поцеловались. Воскресенье провели в Манхэттене, прогуливаясь по Центральному парку вместе с тысячами ньюйоркцев решивших воспользоваться первым по-настоящему весенним воскресеньем, посмотрели выставку в Музее современного искусства, затем по Пятой авеню спустились до Гринвич-Виллидж, где Джейн пригласила Джоша зайти в китайский ресторанчик, расположенный на Шестой авеню. На обратном пути, до смерти уставшие, они уснули прямо в поезде. А когда, в понедельник утром, Джейн проснулась, Джош уже уехал. Настроение у нее было отменное: это был лучший уикэнд за год и она больше не чувствовала себя одинокой.

В июне Джош снова приехал в Олд-Ньюпорт со своими книгами и компьютером. Они провели лето, усердно работая над диссертациями. А когда становилось слишком жарко, ехали автобусом на пляж.