– Ну да, на всякого мудреца довольно простоты, – вздохнула Алла и достала из сумочки шоколадку «Вдохновение», – будешь? Левка вчера из Москвы привез.

– Давай.

Ирина развернула тонкую серебристую обертку. Алла не знает истинной подоплеки событий, думает, что приятели все затеяли, чтобы отомстить Алексею Ильичу за роман с Ларисой Ольхович. Про аварию на лодке никто не знает и, дай бог, не узнает никогда, что за это Ольхович волновался совершенно напрасно. Несмотря на показания Еремеева, Никиту Ивановича никто не собирался привлекать к ответственности, и городить эту масштабную фальсификацию было совершенно ни к чему.

Как высокопоставленный номенклатурщик, Ольхович был надежно защищен от любого уголовного преследования.

Вырисовывался порочный круг: пока нет улик, нельзя даже смотреть в сторону Ольховича, а пока не посмотришь, улики не появятся.

Но оставлять убийцу на свободе тоже нельзя.

Пришлось Севе с товарищами организовывать подпольную слежку, и они взяли-таки Никиту Ивановича с поличным, когда он пытался усадить незнакомого мальчика в свой автомобиль.

Само по себе это не преступление и ничего не доказывает, но, к счастью, Ольхович повел себя неадекватно, стал угрожать и сопротивляться, а под конец и вовсе ударился в истерику. Повезло и в том, что рабочий день закончился, а на дежурство заступил матерый следователь старой закалки, и ему понадобилось всего полтора часа, чтобы расколоть Ольховича.

Как только тот понял, что сию секунду за ним не придут и не выручат, он немедленно начал каяться и валить все на Глеба Ижевского.

Покаяние было униженным и подробным, но вскоре Ольхович снова впал в истерику, и кончилось тем, что его пришлось госпитализировать в психиатрический стационар.

– Как там твоя подружка? Держится? – спросила Ирина.

– Ой, Настя так рада, что к ней не стали придираться за то заключение, что нет сил переживать из-за Глеба. И потом ни одна любовь не устоит против обосранных штанов.

– В смысле?

– А ты не знаешь? Когда Ижевского арестовали, он обделался со страху. Так и вели через всю прокуратуру.

– Фу, Алла! Я же ем.

– И все же согласись, – хихикнула Аллочка, – излечивают подобные казусы от любви и душевной привязанности. Короче говоря, счастлива она.

– Хорошо. Слушай, а ты уверена, что в этот раз мы не ошиблись?

Алла фыркнула.

– Нет, правда. Ведь у Еремеева тоже была стройная концепция, такая логичная, что грех было не поверить. Вдруг и тут логика увела нас от истины и Глеб просто неприятный тип, которого все ненавидят, а Никита Иванович просто сошел с ума?

– Не, не переживай, – Алла засмеялась и взяла новую шоколадку, – Ольхович отлично признался, прежде чем чердак у него потек. Захоронения указал, про которые никто не знал, кроме него.