Тошнота была первым, что я ощутила, начав приходить в себя. Тошнота и головная боль: тяжёлая, будто бы давящая изнутри. Во рту было сухо, губы потрескались, и я попыталась облизнуть их. Едва затянувшаяся ранка в уголке рта лопнула. Я снова почувствовала вкус собственной крови.

С трудом приоткрыв глаза, поняла, что на улице совсем темно.

— Куда мы едем? — просипела я. Слова царапали пересохшее горло, язык не слушался. Я снова облизнула губы.

Пошевелилась и не смогла сдержать стон. То тяжёлое, что распирало голову, как будто прокатилось свинцовым шаром. Тошнота усилилась, и я сделала глубокий вдох.

— Эдуард, куда мы едем? — спросила настойчивее. Упёрлась ладонью в край сиденья. Что-то было не так, по-другому. Машина… Он сменил машину.

— Туда, где нас никто не найдёт. Только ты и я, Дарина.

Слова прозвучали приговором. В салоне пахло одеколоном Эдуарда, и запах этот сводил с ума. Само его присутствие рядом отравляло. Я и раньше боялась его, особенно в последние годы, но только сейчас поняла, насколько сильно этот страх укоренился во мне. Как я прожила с ним столько времени? Как выдерживала его прикосновения?! Как?!

— Соня… — прошептала я. — Как же Соня?

— Забудь о ней, — зло выплюнул он.

Мне подумалось, что я поняла что-то не так. Вроде бы услышала его, но…

— Забыть? — шёпотом переспросила я, заставив себя окончательно открыть глаза.

— Ребёнок мне нужен был для статуса, Дарина, — проговорил Эдуард всё так же зло.

— Но она твоя…

— Мне не нужны дети, — оборвал он меня жёстко. Одарил быстрым взглядом. — Мне нужна только ты. Девчонка меня не волнует.

— Я? — на глаза опять навернулись слёзы. Ребёнок, которого он растил с самого рождения, ребёнок, который называл его папой… Его родная дочь. Он всегда был холоден с ней, но чтобы так… Ему нужна я? — Тебе нужна я, и поэтому ты отправил меня тогда к Демьяну, да?

Уголок его губ нервно дёрнулся, пальцы сжались на руле. Возникшая в салоне тишина была такой нехорошей, что у меня зашумело в ушах.

— Так было нужно, — сухо выговорил Эдуард, не отводя от дороги взгляда. Глаза его потемнели. За это время он похудел, и от этого черты лица стали резкими. — Я это сделал не по своей воле, Дарина.

— А по чьей? — мой голос дрогнул.

Он не ответил, всё так же смотрел вперёд, и только уголок его поджатых губ снова дёрнулся — нервно, цинично и самодовольно.

— Эдуард…