Враги были на подступах к Милану. Народное собрание заседало в церкви делла Роза. Были определены условия сдачи города. Миланские послы срочно поскакали в лагерь Тривульцио с этим известием.

— Мы присягнем на верность королю Франции и возложим на себя обязанность уплачивать ему ежегодно налог при условии, что король не станет вмешиваться в прочие наши дела и позволит, чтобы вдовствующая герцогиня Изабелла и ее дети по-прежнему пользовались привилегиями, подобающими ее рангу.

Тисинские ворота на протяжении столетий видели немало входящих в город завоевателей. Утром 6 сентября Тривульцио въехал в город через эти ворота верхом на боевом коне в сопровождении герцога де Линьи. Народу приветствовать их, правда, собралось совсем мало.

В Брессаноне, куда удалился Мавр, было получено известие о падении Милана.

— Свершилось ужасное предательство, — рассказывал гонец. — Бернардино да Корте, которого ты оставил оборонять неприступный замок, как только Тривульцио вступил на миланскую мостовую, заявил, что готов с ним обо всем договориться по-мирному. Его условие: сокровища, хранящиеся в замковых подземельях, он поделит по-братски с Тривульцио. Он капитулировал. Милан полностью в руках захватчиков.

Лудовико усмехнулся. Двурушничество и предательство его ничуть не удивляли, ведь он сам всю жизнь следовал той же стезей.

В старой части замка были устроены грандиозный банкет и бал. Муниципии Милана приветствовали короля-завоевателя Людовика XII, прибывшего в Италию взглянуть на земли, на которые отныне простиралось его господство. Французского короля чествовали с воодушевлением. В Павии он, желая снискать расположение старинного университета, срочно распорядился об увеличении жалования профессорам. Все павийцы горячо аплодировали, когда король поцеловал в макушку «маленького герцога» Франческо Сфорца, сына герцога Джана Галеаццо, лишенного власти кознями хитроумного и коварного Мавра. Мать Изабелла предусмотрительно послала мальчугана навстречу монарху-завоевателю. Но Людовик, прибывший из Франции, гораздо хитрее, чем она думает. Он отнюдь не отказался от желания прибрать к рукам герцогство и, так как этот молокосос стоял у него на пути, решил от него поскорее избавиться. Под предлогом, что мальчику необходимо получить образование, соответствующее его будущей роли, «маленького герцога» срочно отправили во Францию. Больше он в Милан не вернулся. Дети Мавра в будущем еще станут синьорами Милана, явившись последним отзвуком жизненных сил династии Сфорца, а вот для «маленького герцога» все кончилось в один день.

Французская оккупация, которую приветствовали на первых порах с известной симпатией, вскоре возмутила весь Милан. Армия короля Людовика принесла с собой только насилие, грабежи, жестокость и тяжелое, безысходное налоговое бремя. На улицах Милана больше нельзя было услышать радостные выкрики: «Франция! Франция!» или: «Тривульцио! Тривульцио!». Теперь, когда кондотьер проезжал со своей свитой по улицам города, отовсюду гневно кричали: «Хлеба! Хлеба!», ибо и хлеб теперь, при французах, стали облагать непомерным налогом. Людовик XII был вынужден прибегнуть к помощи глашатаев, пытаясь объяснить миланцам, что налоги пойдут, как они того опасались, не на перевооружение французской армии, а на приведение в порядок итальянской администрации. Однако народ, как бывает всегда в подобных случаях, резко изменил свое отношение к оккупантам. Все были возмущены перекройкой границ герцогства — Кремона и Джера д’Адда были отторгнуты от миланского герцогства. Все чаще получал Мавр письма с просьбой вернуться. Герцог же, которому к этому времени удалось собрать восьмитысячную армию, состоявшую сплошь из швейцарцев, обещал, что скоро, очень скоро он въедет в Милан через арку Тисинских ворот.

Новый год встретили в Милане с затаенной надеждой, что он станет годом возвращения Мавра. Как раз 1 января 1500 года глава миланского Сената издал эдикт, согласно которому штрафом облагался всякий, кто осмелится публично произнести имена Мавра, императора или такие слова, как война и мир. Сложилась гротескная ситуация. Один из лакеев Мавра был арестован за то, что подпиливал решетку вокруг замка. Ему инкриминировали подготовку лазейки для проникновения в город низложенного герцога. Были и еще более нелепые преследования. Стайка уличных мальчишек была избита французскими лучниками только за то, что играла в войну, разделившись на две группы, одна из которых именовалась «французами», причем «французы» были побеждены и мальчишки водили по двору «генерала», привязанного веревкой к ослиному хвосту. Оккупационная армия боялась теперь своей собственной тени.

Джанджакомо Тривульцио втихомолку уже начал отправлять в свои поместья награбленное за время пребывания в городе. Миланские лавочники поспешно прятали сундуки в надежном месте, подальше от Милана — в деревнях Брианцы и Комо. Вдруг зазвонили колокола на Тисинских воротах. Город огласили призывы «К оружию!», «Восстание началось!». Оказалось, это была шутка какого-то полоумного звонаря. Однако французы с ужасом отметили, что на призыв собралось народное ополчение — четыре тысячи вооруженных горожан. Стало ясно, что, как только швейцарцы Лудовико подойдут к городским воротам, восстание в городе нельзя будет подавить никакими силами.

Таким образом, когда французы, обезумев от страха, заперлись в замке, 2 сентября кардинал Асканио во главе четырех тысяч швейцарцев вошел в город. Гром аплодисментов приветствовал его торжественное шествие по улицам города. Спустя два дня энтузиазм миланцев поднялся до точки кипения. Нарочито медленно на своем боевом коне Лудовико Мавр вступил в город через Тисинские ворота, направляясь к Собору. Взгляд его был печален, но исполнен внутреннего удовлетворения. Прошло всего несколько месяцев, как он бежал из своей столицы. Теперь Милан снова был у его ног.

Над зубчатой стеной замка развевался белый флаг. Кардинал Асканио был вне себя от восторга. Защитники замка просили пощады — капитуляция! Когда же парламентеры, прибывшие из замка, объяснили ему подлинную причину перемирия, то удивлению его не было предела.

— Синьор, — обратился к нему парламентер, — невестка нашего капитана Тривульцио должна вот-вот родить. Она в замке. Просим тебя, ради Христа, пропустить в замок повивальную бабку и кормилицу. Вы не должны воевать с роженицами!

Кардинал прыснул со смеху.

— Ты прав, герольд беременных баб! — И приказал удивленным капитанам: — Срочно отыскать повивальную бабку и направить в замок! Кроме того, от меня доставить лекарства, тряпки, пеленки, чепчики и подгузники. И еще ящик мальвазии для роженицы! Сфорца всегда были рыцари, даже со своими врагами!

Лудовико держался бодро. В Павии ему удалось собрать значительный вооруженный отряд, целую армию: 16000 швейцарцев, 1000 бургундцев, 400 итальянских всадников. Со дня на день он ждал посланного им в Германию надежного человека Томмазо Мороне с артиллерией. Схватка с врагом предстояла ожесточенная, но Лудовико сделал все, чтобы не подвергать разрушениям Виджевано, столь дорогое его сердцу поместье, и повел переговоры о капитуляции при условии, что каждый из жителей города заплатит по одному рейнскому флорину всем швейцарцам, состоявшим у него в армии.

А 4 марта 1500 года герцог возвратился в Милан. На этот раз ликованию толпы не было границ. Лудовико воспользовался случаем, чтобы высказать некоторые непопулярные идеи:

— Мне известно, что во время переменчивой войны были разграблены многие церкви, дворцы, общественные здания. Миланцы, даю вам срок, чтобы возвратить все награбленное в замок. Это не военные трофеи, на которые имеет право победитель. Это коллективное богатство, которое должно возвратить нашему городу.

Миланцы на удивление благодушно отнеслись к этому требованию герцога. За несколько часов горожане возвратили в государственную казну ценностей на сумму 100 тысяч дукатов.

— Я вернулся, и я ваш капитан! — гордо воскликнул Лудовико. — Так помогите же мне очистить нашу землю от чужестранцев!