Людовик XVI и его государственные люди

В 1774 году скончался Людовик XV, и господство его любовницы Дюбарри кончилось. Преемником Людовика XV был его внук Людовик XVI. Молодой король даже с внешней стороны не производил выгодного впечатления; он был как-то неуверен и неловок в обращении с людьми. Больше всего он питал пристрастие к охоте, меньше же всего, вероятно, к народному благосостоянию. Он вовсе не был столь добродушным человеком, каким его обыкновенно рисуют; если он нам кажется несколько другим, чем обыкновенные неограниченные властители, то в этом виновата только его трагическая судьба. У него не было своих мыслей, характера у него тоже не было, и он был всецело в руках своих приближенных, особенно же в руках своей жены. Во время революции ему пришлось ответить за многое, в чем он вовсе не был виновен, но в качестве монарха он был главным представителем старой Франции, и над ним поэтому и разразились, главным образом, громы революции.

Королева Мария-Антуанетта, дочь императрицы Марии-Терезии Австрийской и сестра императора Иосифа II, благодаря своему превосходству, держала мужа своего в своих руках. Несмотря на фамильную габсбургскую отвислую нижнюю губу, она была красива, притом еще остроумна и любезна. В то же время она является наиболее высокомерной аристократкой своего времени. Эта гордая женщина, воспитанная в предрассудках против народа, возмущалась малейшей уступкой духу нового времени, и «австриячка» стала ненавистна народу. Ее считали распутной женщиной, о ней рассказывали массу любовных приключений; мы не можем сказать, насколько это справедливо; в конце концов, данные скандальной хроники того сплетнического времени тоже нельзя считать надежным доказательством. С другой стороны, распутная королева была бы вполне понятным явлением во Франции того времени.

Брак Людовика XVI с Марией-Антуанеттой имел своим основанием соображения государственного характера; когда же наступила революция, этот брак был одним из факторов, ускоривших вмешательство иностранных держав во внутренние дела Франции.

Когда Людовик ХVI вступил на престол, он тоже чувствовал, что правительство при нем должно стать другим, чем оно было при Людовике XV. Ход мыслей его был очень прост: при двух предшественниках его особую ненависть заслужило господство любовниц, и он решился поэтому назначить руководителем государственной политики человека, у которого господство любовниц всегда было бельмом на глазу. Первым министром своим он назначил графа Морена. Впрочем, он мог делать все, что ему угодно, потому что государственные дела, мало озабочивали короля. Он гораздо больше думал об охоте, об оленях, сернах, лисицах, зайцах и барсуках; в течение года он собственноручно убивал до 10 000 животных. Вопрос об охоте был для него настолько важным, что, несмотря на желание иметь государственные сословия подальше от возбужденной столицы, он, однако, не перенес их дальше Версаля; причиной, по его собственным словам, была опять-таки охота. Он вел дневник, и когда проводил один день без охоты, то против этого дня отмечал: «Ничего». 14 июля 1789 года – день взятия Бастилии тоже отмечен у него: «Ничего». Штурм Бастилии – и «ничего»! Видно, собственноручно убитый заяц имел для него большее всемирно-историческое значение.

Назначение Морена не осталось без последствий. Правда, этот старый царедворец был лишен того, что называется государственной жилкой, но он призвал ко власти трех человек, которые не были противниками коренных реформ. Это были маркиз де Верженн, министр иностранных дел, Ламуаньон Мальзерб, министр внутренних дел, и Тюрго, министр финансов. Эти люди видели надвигающийся переворот и пытались путем мирных реформ способствовать возрождению Старой Франции, Их планы и идеи были смелы для того времени, но выполнимы, и если они потерпели неудачу, то только вследствие противодействия привилегированных сословий. Слабый и нерешительный король не мог пристать ни к реформаторам-министрам, ни к защитникам старых привилегий.

Кроткий по натуре Мальзерб пытался очистить авгиевы конюшни юстиции и хотел уничтожить бланки о задержании, отменить пытки. Он стоял за свободу печати и боролся с цензурой, хотел восстановить Нантский эдикт и религиозную терпимость. Гораздо более решительный характер имели реформаторские попытки его товарища Тюрго, которого совершенно неправильно часто называли социалистом. Он был учеником школы физиократов, исходивших из устарелой и ныне критически опровергнутой доктрины, что земля – источник всех ценностей. Реформы Тюрго свидетельствуют о необыкновенной дальновидности его; путем приказаний сверху он хотел распутать те оковы, которые потом во время революции были разбиты силою. Он хотел расчистить путь могучему росту третьего сословия, уничтожив устарелые средневековые формы сообщений, торговли и производства. Тюрго был противником займов и повышения налогов, сторонником бережливости, свободы торговли и развития путей сообщения. Первоначально ему удалось склонить на свою сторону молодого короля, которому едва только минуло двадцать лет и на которого подействовала нарисованная им грозная картина грядущей революции. Прежде всего Тюрго отменил все стеснения для хлебной торговли. Это была крупнейшая реформа, так как до того времени на перевозку хлеба из одной провинции в другую требовалось особое разрешение властей. Несоблюдение этого требования наказывалось галерами и даже смертью. При таком порядке вещей в одной провинции мог царить голод, в другой изобилие. Урожай 1774 года был очень плох, и Тюрго надеялся предоставлением свободы хлебной торговли принести пользу сельскому населению. Но привилегированные сословия выступили против этого. Представитель их, парижский парламент, в «подушечном заседании", правда, вынужден был внести в реестр эдикт о свободе хлебной торговли, но зато он старался убедить народ в том, что причина дороговизны хлеба заключается в свободе торговли им, и ему, в конце концов, удалось восстановить невежественную массу против министра-реформатора. Началась уже упомянутая нами война за муку; народ разносил государственные и частные хлебные склады, и положение все ухудшалось. Но главная причина неудачи этой реформы Тюрго заключалась в неорганизованности и в несовершенстве путей сообщения.

Эта первая неудача не разбила энергии Тюрго. Ему снова удалось склонить молодого короля на сторону своих реформ, и в феврале 1776 г. было опубликовано шесть знаменитых декретов, вызвавших сильное возбуждение среди представителей старой Франции.

В этих декретах юный король возвещал населению, что барщина крестьян и поденщиков отменяется, Кроме того, он отменял целый ряд предписаний, стеснявших сношения и торговлю жизненными продуктами. Четвертый декрет отменял цехи и союзы мастеров и предоставлял право свободно заниматься торговлей и промышленностью. Исключение из этого составляли только парикмахеры, аптекари, ювелиры, типографии и книжные торговли.

Эти декреты Тюрго снабдил несколько доктринерской, но красиво составленной пояснительной запиской. В записке к эдикту об уничтожении цехов говорилось, между прочим, следующее: «Мы считаем своим долгом каждому из наших подданных обеспечить все принадлежащие ему права; в особенности наш долг сделать это по отношению к тому классу людей, у которого, кроме труда и прилежания, нет никакой собственности и который тем более вынужден и вправе возможно больше черпать из этого единственного источника своего существования. С душевным прискорбием взирали мы на различные нарушения этого естественного и всеобщего права разными старинными учреждениями; однако, ни древность этих учреждений, ни господствующее мнение, ни действия охранявших их властей не могут оправдать этих ограничений» Эти слова в устах французского короля произвели огромное впечатление. Это было формальное провозглашение права на труд, именно в другом месте этого замечательного документа было сказано, что Господь, дав человеку потребности, одарил его вместе с тем и правом на труд. Впоследствии мы увидим, что вопрос о «праве на труд» всплывал неоднократно в различные фазы революции. Но о способах практического осуществления этого права тогда еще меньше знали, чем теперь.

Однако в целом рассуждения Тюрго были только гимном свободной конкуренции.

Среди привилегированных политика Тюрго вызвала сильное возмущение. Они согласились бы пожертвовать цехами, но отмена барщины была уже для них слишком чувствительным ударом. Совесть дворянства и духовенства была неспокойна; они начинали опасаться, что не пройдет много времени и их земельная собственность и доходы тоже подвергнутся обложению. Цеховые ремесленники-мастера тоже были в высшей степени недовольны, так как они теряли свое привилегированное положение в качестве мастеров. Высказывалось опасение, что по освобождении промышленности сельское население наводнит города, и некому будет заниматься земледелием. Двор и восстановленный Людовиком XVI парламент восстали против этих реформ. И несмотря на то что в «подушечном заседании» эти шесть эдиктов пришлось зарегистрировать, парламент все же продолжал свою оппозицию. Когда же Тюрго высказал мысль о таком народном правительстве, в котором ни дворянство, ни духовенство не будут иметь, отдельных представителей, для борьбы с ним соединились и двор, и парламенты, и даже народ, в пользу которого Тюрго предпринимал эти реформы и который они сумели обмануть и восстановить против него. Им удалось убедить слабого и легкомысленного короля в том, что Тюрго стремится вызвать ту самую революцию, которую он, в действительности, старался предотвратить. Через два месяца после того, как он вынудил парламент зарегистрировать эдикты Тюрго, он его уволил. Уже в августе 1776 года цехи, с некоторыми, правда, изменениями, были восстановлены, а также и барщина. Тюрго освободил фабрики от знаменитых «регламентов» – теперь они тоже были восстановлены. Сочувствовавший Тюрго Мальзерб тоже подал в отставку, и старый царедворец Морена был очень рад, что освободился от этих двух опасных реформаторов.

Реформаторские попытки Тюрго были предприняты слишком поздно. С одной стороны, разложение зашло слишком далеко, с другой – ослепление привилегированных сословий достигло своего максимума, и, наконец, монархия была уже слишком слаба для того, чтобы произвести переворот сверху. и история пошла своим предопределенным путем.

Государственные долги Франции были очень велики, и одни проценты поглощали громадную сумму. Уже во времена Людовика XVI государственные долги Франции достигли 8500 миллионов. Денежная нужда была тяжелая и хроническая. При всем том двору неугодны были такие бережливые люди, как Тюрго; им был гораздо приятнее такой министр финансов, который умел доставать деньги и средства для расточительности двора, не заикаясь об экономии, к которой стремился Тюрго. Призванный на этот тяжелый пост Клюньи оказался скоро непригодным. Наконец, Морена додумался доверить французские финансы швейцарцу Неккеру, резиденту Женевской республики при французском дворе.

Неккер, правда, был представителем буржуазии и дворянству не особенно угоден, но у него была выдающаяся репутация и от него ожидали успешного выхода из финансовых затруднений. Трезвый делец, но лишенный широкого размаха, Неккер был назначен генерал-директором финансов: он сейчас же прибег к старым средствам – к займам, и так как в качестве крупного банкира он пользовался значительным кредитом, то это ему удалось сравнительно легко. Пока что деньги были, и можно было хоть на время забыть о тяжелом финансовом положении.

Тут произошло событие, привлекшее к себе внимание всего французского населения. В Северной Америке как раз в это время закончилась борьба колоний с Англией, и североамериканский конгресс провозгласил свободу и самостоятельность колоний. Де Верженн добился того, что Франция оказала поддержку восставшим колониям, а Неккеру удалось раздобыть необходимые для этого средства. Влияние североамериканской войны на французскую армию осталось неизгладимым. Офицеры и солдаты вернулись с гораздо более радикальными воззрениями, чем те, с которыми они ушли. А правительство имело глупость как раз в это время увеличить строгость в армии. Армия была тогда особенно ненавистным для народа учреждением, так как тогда еще не было такого избытка рабочих сил, как в настоящее время, и крестьяне страшно озлоблялись всякий раз, когда у них отрывали сыновей от полевых работ для продолжительной и тяжелой военной службы. И вот, тот самый Людовик XVI, который так недавно говорил о правах французского населения, постановляет, что даже в чин поручика не должен быть произведен тот, кто не может назвать четыре поколения своих предков. Ни один лейтенант недворянского происхождения не мог быть произведен в капитаны. Все это означало, что солдат не мог надеяться на действительное повышение. Затем были введены считавшиеся образцовыми прусские армейские уставы, но, хотя они считались лучшими, французам строгость их была ненавистна. Большое озлобление вызвало в армии восстановление фухтелей, т. е. наказания сабельными клинками. Все это имело своим последствием то, что оппозиционный дух развился и в армии, этим в значительной степени объясняется отношение ее к начавшейся революции.

Между тем и при Неккере финансовое положение Франции стало ухудшаться; он, правда, был бережлив, но займы его увеличили бремя долгов и тяжесть процентов. Мало-помалу Неккер пришел к тому же, о чем помышлял Тюрго, т. е. к мысли обложить налогами и дворянство, и духовенство. Для этого он решил сознать народное представительство, а именно представителей трех сословий каждой провинции. Но этот план не имел успеха вследствие сопротивления парламента, с одинаковым упорством отстаивавшего привилегии дворянства от всяких покушений сверху и снизу. Тогда Неккер прибег к новому средству: желая привлечь общественное мнение на свою сторону и на сторону своей реформы налогов, он напечатал свой доклад королю о состоянии государственных финансов.

Это был неслыханный до того времени поступок, и он поразил всех. То, что в современном государстве кажется вполне естественным – контроль общества над государственным бюджетом, тогда было чем-то небывалым. Зачем буржуазии, крестьянству и помещикам знать, сколько расточает двор на всемилостивейшие подарки, пенсии и ренты своим любимцам? Зачем этой мещанской «сволочи» знать, что она дает почти все, а привилегированные сословия – ничего? Зачем, наконец, раскрывать перед всей Европой, какие громадные долги взвалило на плечи французского населения продолжительное и неумелое хозяйничанье? Все представители старого порядка – двор, дворянство, духовенство, парламенты – все это обрушилось на женевца, осмелившегося прибегнуть к таким неслыханным средствам. Ему пришлось подать в отставку, но общественное мнение всецело было на его стороне. Вдобавок ко всему, он написал еще книгу о государственном хозяйстве Франции и подверг в ней подробной критике все злоупотребления прежнего времени. И хотя у Неккера не было никаких реформаторских планов и сам он находился не у власти, он с того времени стал любимцем общества.