Я подумала, подумала и, кажется, поняла. У меня захолонуло сердце и голова пошла кругом. Я еле-еле удержалась на ногах.
Отец вышел. А мать, вместо того чтобы успокоить меня, принялась ругать. Она всегда так... С тех пор я стараюсь избегать и отца и ее. Но куда ни пойду, всюду за мной, кажется, шагают эти сапоги: тук-тук-тук... Оглянусь — никого. Кто же он, тот человек, кому куплены эти сапоги? Не жених ли мой? Но ведь я его совсем не знаю. И никто мне ничего о нем не говорил. Кого расспросить? Мать? Она меня опять отругает.
Все больше и больше овладевает мною тревога. Иногда я смотрю на коргон И шепчу, как безумная: «Может быть, ты знаешь человека, которому куплены сапоги?».
...Вечереет. Поскорей бы вернулись родители с базара... Душа болит. Что делать? И вышивать надоело. Может быть, взять книгу? Нет, не хочется.
Я взобралась на крышу дома и стала смотреть по сторонам. Вдали, возле какого-то сарая, сажают табак... Со стороны Кызыл-Кия приближается грузовик. В нем несколько девушек в разноцветных косынках и парней. Один из них узнал меня, замахал рукой и озорно пропел:
Все засмеялись. А у меня на душе стало еще грустней и тревожней. «И зачем взобралась на крышу? — сердилась я на себя. — Они могут подумать‚ что я кого-то высматриваю, кого-то дожидаюсь. Могут ославить».
Стоит у нас девушке встретиться днем с юношей на улице, как обязательно пойдет: «И до чего мы дожили! Вот бессовестная! Никакого тебе стеснения. Ну и времена! Разве может такая принести кому-нибудь счастье? От нее только горя и жди». Весь айыл облетит сплетня. Девушке нельзя будет и шагу ступить. «Мы в твои годы так не делали‚ — примется корить ее мать, — Как теперь смотреть в глаза людям?!» Изведут бедняжку. А за что?
Эх, сколько пролито напрасно девичьих слез! Ни один парень не стерпел бы того, что терпит девушка. Девушка должна быть осторожной, предусмотрительной, сообразительной. То, что простительно юноше, никак не простительно ей. Мужчине все сойдет с рук. У нас есть даже поговорка: «Разве от мужчины уйдет осел?» Вот и терпи.
...Помню — мне было тогда девять лет — однажды под вечер я играла с ребятами в прятки. МЫ увлеклись и не заметили, как стемнело. Я спряталась с Шарипом — соседским мальчиком — в овраге. Искал нас длинноногий Кадыр. «Пусть помучается‚ — думала я, — в прошлый раз я мучалась, когда искала его».
Прошла минута, другая...
— Гулкуш! — глухо донесся к нам голос моей мамы (мое настоящее имя Гуляим, но дома меня зовут Гулкуш). Я хотела откликнуться, выбежать из оврага. Но Шарип удержал меня.
— Не смей! — приказал он строго. И я послушалась его.
Мы притаились. Мама с ребятами приблизились к оврагу.
— Гулкуш! Гулкуш! — звала она еще громче.
Что было делать? Шарип зажал мне ладонью рот.
— Тетя Карамат‚ — расслышали мы Кадыра. — Она где-то спряталась с Шарипом, и мы вот уже полчаса никак не можем их найти. Будто бы сквозь землю провалились.
Противный Кадыр. Это он мстил мне за то, что я спряталась не с ним, а с Шарипом. «Даже моя собачка не станет прятаться с тобой», — сказала я ему. Он очень обиделся. А теперь выдал меня матери: Гуляим, видите ли, спряталась с Шарипом. Думайте что хотите.
— Гулкуш, выходи! — сердито крикнула мама.
Мы с Шарипом испуганно переглянулись. Голоса смолкли. Было лишь слышно, как шелестит в стороне от легкого ветра кукуруза.
Но вот снова Кадыр:
akniga