– А кто нас мог задержать? – смотрит она на меня с недовольным видом.

– Да те двое: Тим и Том.

– А, те двое! Чего о них толковать. Первое время мы с

Розмари вообще не понимали, что происходит. Подумали, что ваш компаньон действительно вызвал вас по какому-то спешному делу и Бэнтон решил вас сопровождать. Потом у меня возникает подозрение, что тут кроется подвох.

«Плакали наши брильянты. Пьер знает, где искать тайник, а Бэнтон небось что-то посулил Пьеру. Так что теперь они действуют заодно, а мы сидим здесь, как последние дуры».

«Откуда вам известно, что Пьер знает, где искать тайник?»

– спрашивает Розмари. «Мне, – говорю, – достаточно сегодняшних наблюдений, и, если вы полагаете, что мы провели день в любовных утехах, вы глубоко ошибаетесь».

«В таком случае давайте устроим проверку, – предлагает

Розмари, – они, скорее всего, в Лозанне, в доме этой лисы

Виолеты». «Но как его найти, этот дом?» – говорю я. «Если вы не знаете, то другие знают, – заявляет Розмари, – только где гарантия, что вы не оставите меня в дураках?» «Ну,

милая, – говорю, – нам сейчас не до этого, мы с вами бедные женщины и должны всячески помогать друг другу». «Звучит неплохо, – говорит Розмари, – но где гарантия?» Наконец мне удается убедить эту упрямую бабу, что, пока мы тут торгуемся, уведут наши брильянты, и мы решаем на свой страх и риск отправиться вам вдогонку. Но не тут-то было: только теперь до нас доходит, что мы с нею пленницы этих двух дегенератов – Тима и Тома. Я, как вы знаете, не из робких, особенно когда имею дело с такими пигмеями, и без лишних проволочек даю им понять, что в наш век равноправия женщины тоже чего-то стоят, но, хотя в руках у меня увесистый стул, пользы мало: эти кретинчики, оказывается, обучены всяким там каратэ и дзюдо, –

короче говоря, наш бунт кончается тем, что нас крепко-накрепко привязывают к креслам, а каких синяков они нам насажали – я бы вам их показала, только приличие не позволяет.

– Стоит ли о таких пустяках говорить? – бросаю я.

– Не стоит, конечно. Вы же знаете, я не настолько впечатлительна, как эта драная кошка, ваша Розмари, но факт остается фактом: мы, бедные невольницы, обречены на полное бездействие, а тем временем вы там, в Лозанне…

– Мы там, в Лозанне, оказались более несчастными невольниками, чем вы. До того несчастными, что уже были готовы проститься с белым светом.

– Верно. И кто вас спас? Я. Только не слышала, чтобы кто-нибудь сказал мне спасибо за это…

– Если я этого не сказал, то только потому, что слова не способны выразить мои чувства, дорогая…

– Да-да, я знаю, ты щедр на пустые слова… Но вернемся к существу вопроса. В тот самый момент, когда мы были в полном отчаянии, в холл через террасу внезапно вламывается мой Макс. У меня не было сомнения, что

Макс, которого мы так бессовестно бросили в Женеве, рано или поздно наведается ко мне, и я оставила у себя в квартире записочку, что нахожусь у Бэнтона. Не знаю, стоит ли описывать само сражение, тем более что я, будучи привязанной к креслу, могла наблюдать его лишь частично, зато я имела счастье видеть самый конец, когда эти лилипуты с их японской хваткой были загнаны в угол и у Бруннера в руках превратились в мокрые тряпки, а в довершение он прикрутил обоих к креслам, в которых мы томились, чтобы у них было время получше переварить все случившееся. А

после этого Бруннер занялся вашей Розмари, стал вышибать из нее сведения насчет виллы в Лозанне, и, не вмешайся я – зачем, говорю, ты так круто, Макс, она, как-никак женщина, к тому же неглупая, сама все скажет, – он бы ее всю изувечил. В конце концов Розмари раскололась-таки, выдала адрес, но взялась настаивать, чтобы мы ехали все вместе, и тут уж я не выдержала – хотя, как вам хорошо известно, мой мальчик, я не из говорливых – и давай втолковывать вашей приятельнице, что жизнь, выпавшая на нашу долю, – это не что иное, как бег наперегонки, каждый бежит сам по себе, на свой страх и риск, собственными ножками, и, если тебе так хочется присутствовать на этом празднике, садись в свою красненькую скорлупку и с богом. Ведь это же поистине благородный жест с моей стороны, за который до сих пор мне и спасибо никто не сказал, хотя мне он обошелся не так дешево – девять колоссальных брильянтов, – но, раз тебе суждено совершить глупость, за нее, само собою, приходится платить. Но в тот момент мне думалось, что я ничем не рискую, рядом со мной мой Макс, и я была уверена, что он не даст меня в обиду, мне и в голову не могло прийти, что через несколько часов какой-то жалкий пигмей по имени Тим или Том разрядит в грудь Макса свой пистолет, а ведь именно так и случилось, и мне пришлось кончать со всем вот этими руками…