— Ошибаетесь, синьор, ведь мотивом преступления почти всегда бывает любовь. Мы живем, чтоб любить, быть любимыми или страдать от несчастной любви, а здесь — более, чем где-либо!
— Почему?
— Как почему? Потому что это Верона!
— Ну и что?
В первый раз комиссар выразил замешательство.
— Так ведь Верона…
Непонимание американца смутило Тарчинини, и почти шепотом он сказал:
— Но, господин Лекок… Ромео? Джульетта?
— Ромео?.. Ах, да! Шекспир, не так ли?
Итальянец, казалось, испытал некоторое облегчение. По-видимому, он испугался было, что этот заатлантический гость никогда и слыхом не слыхивал о знаменитых влюбленных.
— Шекспир и Верона.
Теперь улыбнулся Сайрус А. Вильям.
— Но позвольте, комиссар, это же театральные персонажи?
— Неправда! Они живы, вечно живы, и окажись вы сегодня вечером, на склоне дня, в каком угодно квартале нашего города, вы увидите бесчисленных Джульетт, спешащих на свидание с бесчисленными Ромео. У нас, синьор, все дышит любовью, и если у вас горячая кровь, чувствительное сердце и хоть капля воображения, пройдитесь по самому узкому, самому темному переулку, и, ручаюсь вам, вы встретите две чарующие тени, которые веками волнуют Верону: Ромео и Джульетту!
Тарчинини умолк, чтобы перевести дух, а Сайрус А. Вильям пожал широкими плечами:
— Нелепость!
— Это жизнь стала бы нелепостью для нас, жителей Вероны, если бы мы перестали верить в бессмертие Ромео и Джульетты!
— И это, конечно, ваши призраки — те самые тени — помогают вам отыскать виновного, ну, скажем, в убийстве?
— Разумеется.
Лекок покраснел от ярости и прорычал: