Нет ничего личного, индивидуального. Нет второй зубной щетки в ванной. Нет разбросанных по квартире чьих-то вещей. Нет никого, кто бы спал на моих простынях и согревал мои озябшие ладони.
Я бы могла иметь все это в избытке, но никого не пускала за двери собственной души. Может, потому что все вокруг меня мужчины проходили по касательной. Милые, хорошие, влюбленные — разные. Я относилась к ним как к друзьям, и ни один не увлек меня настолько, чтобы я хоть кого-то впустила в свою жизнь.
Мне было не до того. Я не находила времени на личную жизнь: спешила, строила, увлекалась всем подряд, помогала родителям и подруге, а тратить время на ерунду не желала. Я сама для себя была ерундой. Все, что касалось меня лично, отбрасывала подальше, как досадные помехи, что мешали познавать все на свете, кроме собственной души.
Это было болезненное осознание своей никчемности. Я ощущала растерянность и тревогу, боль и сумятицу, будто с разбегу врезалась в стеклянную дверь — я знала о ее существовании, но не замечала.
На улице стоял апрель — холодный и неприветливый, ветреный и стылый. Он был под стать моему настроению. Он срывался дождями, тряс снегом, выстуживал воздух и заставлял клацать зубами.
Именно в такой день — хмурый и дождливый — все и началось.
— Мне нужен психолог, — заявил этот тип, как только перешагнул порог моего кабинета.
Я улыбнулась ему в ответ. Не дежурно, а ободряюще.
Я знала тысячи способов, как решить проблемы разных своих клиентов. У меня их было в избытке: занудливых и печальных, взбалмошных и взрывных, мнительных и плаксивых, эмоциональных и порывистых, робких и не верящих в себя. И к каждому я находила подход, умела вытягивать на свет божий их страхи, сомнения, боли, печали, комплексы и горькие тайны.
Я могла помочь буквально любому. Я не умела и не знала лишь, как помочь самой себе. Но последнее грызло меня лишь с недавних пор, а поэтому я не растеряла ни свои навыки, ни способности.
— Проходите, — повела я рукой, предлагая раздеться и расположиться в удобном кресле.
Мужчина посмотрел на меня свысока. Смерил взглядом. К этому я тоже привыкла: трудно тягаться со всеми, кто выше метра пятьдесят в прыжке. А этот индивидуум явно тянул на приз — метр девяносто навскидку.
Что-то зацепило меня сразу, заставило сердце сжаться в груди.
Упрямый взгляд. Невыносимо синие глаза. Крутой подбородок, что демонстрировал надменность. Темные волосы падают на высокий лоб. Твердая линия скул, под которыми так и ходят желваки.
В тот миг я еще не поняла, что меня встревожило и насторожило.
— А психолог, простите, где? — вежливо, но холодно и с плохо скрываемым пренебрежением поинтересовался он.
— А я кто, по-вашему? — мягко спросила, вглядываясь в линии лица этого конкистадора. Хищный, смуглый. И весь словно из углов состоит. Но красивый — этого не отнять.
— Секретарь? — склоняет он голову набок, изучая меня. — Девочка на побегушках?
Так меня еще никто не оскорблял!
Я не склонна к фонтану эмоций и не привыкла действовать сгоряча, хоть и холодной рыбой меня тоже назвать сложно, но в ту самую минуту я вдруг поняла, что внутри что-то вспыхнуло и шарахнуло огненной молнией прямо в голову. Ослепило вспышкой, и я почувствовала, как растет в груди неконтролируемая ярость, которой я, естественно, наружу прорваться не дала. Это непрофессионально.