— Даже так? Тогда, может быть, махнуть в Сербию? Кстати, сербским я тоже владею без словаря…
— В Сербию, так в Сербию. И напиши-ка заявление на отпуск: совместишь его с командировкой, вот, неделек пять, и получится. Вопросы есть? Нет? Тогда завтра с утра дуй в Сербское посольство за визой, а Ира сейчас подготовит приказ о твоем командировании в братскую славянскую страну.
Вот так началось очередное невероятное приключение Петра: грозный рок прикинулся подарком судьбы! Мало того, что ему "обломился" неожиданный отпуск, да еще в бархатный сезон, так еще и представилась возможность за казенный кошт съездить на родину предков: прадед Петра был сербом. В 1914 году, убегая из австрийского концлагеря, он оказался в России, где снова получил статус военнопленного. Находясь на поселении в Сибири, Петар Ковачевич, как в то время нередко случалось, вступил в большевистскую партию, женился и, командуя в гражданскую войну конной дивизией, из разумной предосторожности взял себе ничем не примечательную фамилию супруги, превратившись в Петра Клаутова. Наш герой, кстати сказать, получил свое имя в честь легендарного предка.
Придя вечером домой и размышляя о приятных перспективах, столь неожиданно перед ним раскрывшихся, Петр решил проверить, сколь далеко простирается эта ничем не заслуженная благосклонность судьбы, и позвонил своей давней подружке, Тане. Татьяна Борисова была самоуверенной и абсолютно независимой особой, неплохо зарабатывала себе на жизнь литературными переводами и совершенно — к величайшему сожалению Петра — не стремилась связывать себя семейными узами с кем бы то ни было, в том числе и с Клаутовым, хотя и встречалась с ним периодически — исключительно по собственной инициативе.
Вопреки ожиданиям, Татьяна не отвергла идею совместного отдыха, но поставила три условия: не слишком дорого, непременно на морском побережье, и место должно было быть не заезженным.
— А то нынче что в Турции, что в Испании, что на островах каких — куда ни плюнь, обязательно в соотечественника попадешь!
— А что ты скажешь про родину моих предков?
— Но ведь, насколько я знаю, в Сербии нет моря?
— Правильно, но Сербия граничит со своей родной сестрой, Черногорией, а у черногорцев имеется километров сто пятьдесят побережья Адриатики, где все то же самое, что и в расположенном неподалеку хорватском Дубровнике, но пока еще значительно дешевле. А мы, честные журналисты и переводчики, должны быть бережливыми! И заметь: никаких шенгенских виз не потребуется! Кстати, — Петру в голову пришла еще одна интересная мысль, — на обратном пути можно будет на пару дней тормознуть в Белграде, там еще должна оставаться какая-то наша дальняя родня. Было бы интересно пообщаться! Через несколько лет будет уже поздно…
Трудно сказать, что подвигло Татьяну сказать "да". Главное, что она согласилась, и встреча Клаутова с очередным приключением стала весьма вероятной.
3
Из информационной записки "О современном политическом и экономическом положении Югославии", подготовленной в аппарате Информбюро предположительно в конце августа — начале сентября 1947 года (текст и стиль подлинные, приведены без изменений).
Примером недоброжелательного отношения руководства югославской компартии по отношению к Советскому Союзу является отказ югославского правительства в декабре 1946 года принять ансамбль песни и пляски Советской армии, несмотря на то, что посылка ансамбля в Югославию была подготовлена по их просьбе.
Эти и некоторые другие факты свидетельствуют о наличии нездоровых тенденций у отдельных руководящих деятелей югославской компартии.
Бой курантов, всегда вызывавший гордость за величие возглавляемой им страны, и тем приносивший некое успокоение, особенно необходимое, если перед этим приходилось понервничать, на этот раз вызвал раздражение. Нечего сказать, великая держава, если на нее плюют всякие пигмеи! И.В. Сталин сильнее, чем требовалось, дернул за веревку и с громким хлопком закрыл фрамугу, после чего с помощью легкой и тонкой бамбуковой палки поплотнее задернул шторы: так было уютнее и переставало казаться, что чей-то недружелюбный взгляд пристально изучает его через прозрачное стекло. Двинувшись от окна вглубь кабинета, он по давно укоренившейся привычке подавлять окружающих бросил тяжелый взгляд на сидевшего за столом для совещаний Жданова. В действительности у Сталина не было причин гневаться на Андрея Александровича, скорее, наоборот, но когда столько десятилетий борьбы — и какой борьбы! — его в основном окружали неисполнительные услужливые недоумки или беспринципные карьеристы, поневоле станешь смотреть на всех волком. Неожиданно кольнула мысль: а ведь Жданов не жилец, вон какой цвет лица нагулял — даже не иссиня, а изжелта белый! Жаль, он — человек на своем месте…
— Что вы, товарищ Жданов, думаете обо всем этом?
— Я думаю, — Андрей Александрович усилено потер лоб, — что усиление классовой борьбы в ходе строительства социализма — всеобщий закон, верный как для нашей страны, так и для стран народной демократии…
Жданов сознательно не стал подчеркивать, что честь открытия этого "закона" принадлежит вождю: любивший, как и большинство людей, лесть, Сталин хорошо воспринимал ее в разных и всегда непрогнозируемых дозах, но горе тому, кто неожиданно перебарщивал! Поэтому Андрей Александрович решил ограничиться всего лишь ссылкой на известное теоретическое положение, без указания авторства.
— … Более того, теперь, в отличие от довоенного периода, мы сталкиваемся с признаками того, что этот закон может проявляться и в международном плане, и тогда его субъектами становятся отдельные неустойчивые члены социалистического лагеря. В сложившихся условиях, как я полагаю, меры должны приниматься жесткие и энергичные.
Сталин удовлетворенно кивнул: ответ полностью совпадал с его мыслями. Действительно, жаль будет потерять такого работника, поскольку в нем удачно сочетаются качества и практического политика, и теоретика.
akniga