Хотя, конечно, профессором наш старик был далеко не во всем. Сталкиваясь с чем-нибудь незнакомым, он всякий раз смущался и робел, точно корень из минус единицы, и звал на помощь меня:
— Прости, что беспокою…
Даже просьбу включить ему тостер он всегда начинал с извинения. Поворачивая рычажок, я заводила пружину таймера, а он с любопытством вытягивал шею и все три с половиной минуты неотрывно следил, как поджаривается хлеб. Истина, извлеченная мною из тостера, восторгала его не меньше, чем доказательство теоремы Пифагора.
Впервые агентство социальной помощи «Акэбоно» отправило меня к Профессору в марте 1992 года. Из всех домработниц нашего приморского городка я была самой молодой, но к тому времени у меня за плечами уже накопилось более десяти лет стажа. За кем бы ни приходилось присматривать, работой своей я гордилась. И даже когда на меня навешивали самых «проблемных» клиентов, от которых все вокруг уже отказались, не возражала ни словом.
Едва увидев клиентскую карточку Профессора, я сразу же поняла: с таким хлопот не оберешься. Обычно, если заказчик меняет работницу, на обратной стороне его карточки ставится отметка — синий чернильный штампик в форме звезды. У Профессора этих звездочек накопилось уже целых девять — рекордное число из всех, с кем мне доводилось связываться.
В воротах особняка, куда я пришла на собеседование, меня встретила преклонных лет дама. Стройная и элегантная, крашеные каштановые волосы собраны на затылке. Вязаное платье, в левой руке — черная трость для ходьбы.
— Я хотела бы доверить вам уход за моим…
Так-так, задумалась я. Может, она говорит о муже своей сестры?
— Работа не сложная, — продолжала она. — Вы должны приходить сюда с понедельника по пятницу к одиннадцати, чтобы накормить…
Слово «брат» с ее губ всякий раз слетало как-то нерешительно. Речь звучала учтиво, но пальцы стискивали трость беспокойно. Она сильно старалась не смотреть мне в глаза, но ее настороженный взгляд скользил по мне то и дело.
— В контракте с вашим агентством я изложила эти требования чуть подробнее. Но главное — мне просто нужен человек, который помогал бы ему день за днем жить самой обычной жизнью — такой же, как у других людей.
— А ваш…
Кончиком трости дама указала в глубину садика на заднем дворе. Над аккуратно постриженными кустами фотинии маячил краешек черепичной крыши.
— Из флигеля в дом и обратно я просила бы не ходить. Вы должны заниматься только братом, а чтобы попасть к нему во флигель, пользуйтесь отдельной тропинкой с севера. С любыми трудностями вы должны справляться сами, на месте, безо всяких консультаций со мной. Это — главное правило, которое нарушать нельзя.
И она легонько стукнула тростью о деревянный пол.
По сравнению с сумасбродными требованиями, которые мне доводилось выполнять у других нанимателей: подвязывать волосы лентой каждый день другого цвета, остужать кипяток для чая ровно до 75 градусов, складывать руки в молитве, как только в вечернем небе вспыхнет Венера, и так далее, условия
— Значит, мы могли бы познакомиться прямо сейчас? — спросила я.
— Никакой необходимости в этом нет! — возразила она. Да так резко, будто я ляпнула нечто оскорбительное. — Познакомьтесь вы сегодня — завтра он все равно вас не вспомнит.
— Простите… в каком смысле?
— В том смысле, что у него проблемы с памятью, — пояснила она. — Это не старческий маразм: клетки мозга здоровы и в целом функционируют нормально. Просто семнадцать лет назад он повредил голову в автомобильной аварии. И с тех пор не может запомнить ничего нового. Его память обрывается на событиях тысяча девятьсот семьдесят пятого года и ничего, что случилось с момента аварии, не сохраняет надолго. Он помнит теорему, которую доказал тридцать лет назад, но понятия не имеет, что ел на ужин вчера вечером. Проще говоря, представьте, что в его голове — одна единственная видеокассета на восемьдесят минут. И каждый раз, записывая что нибудь свежее, он вынужден стереть все, что хранил на ней до тех пор. Таков запас его активной памяти. Ровно час двадцать — ни больше, ни меньше.