— А ты хотела бы, чтобы умер?! — взвизгнула Вознесенская; лицо ее пошло красными пятнами. — Тварь, какая же ты тварь… Гадина подколодная, малолетняя шлюха! Ненавижу тебя! — отрывисто выплевывала она оскорбления, и, похоже, заводилась с каждым словом все больше и больше. — Всю жизнь моему мальчику сломала! Погубила его карьеру! Все наши планы похерила… все, о чем мы с ним мечтали… все, все! — руки ее ходили ходуном, глаза блестели лихорадочным блеском — кажется, она находилась на грани истерики. — Убирайся отсюда немедленно, пока я тебя не придушила!

— Пожалуйста, Зоя Витальевна, успокойтесь, — подошедший врач положил ладони разбушевавшейся женщине на плечи, пытаясь ее утихомирить, но та резким движением сбросила их и обвиняюще ткнула пальцем в девушку, словно призывая всех присутствующих полюбоваться на эту стерву.

— Она же всю душу Макару вымотала! Он жить не захотел после того, как она его бросила… Сука проклятая, ну какая же сука-а-а… — завыла она, обхватив себя руками и раскачиваясь в разные стороны.

— Вам действительно лучше уйти сейчас, — мягко обратился к девушке доктор.

Губы у той задрожали, однако она упрямо сжала их в полоску и вскинула подбородок, явно намереваясь стоять до последнего.

— Я просто хочу узнать, что с Макаром, и все! В конце концов, у меня есть на это право. Я… я его люблю.

— Любишь?! — снова завизжала Вознесенская, услышав последнюю фразу. — Любишь, паскуда?! Это у тебя называется любовью? Когда раздвигаешь ноги перед первым встречным?!

Девушка тяжело дышала. Глаза у нее сделались совсем огромными из-за непролившихся, тщательно сдерживаемых слез. Она обернулась к доктору и умоляюще уставилась ему в лицо.

— Можете мне не верить, но мне и правда есть дело до Макара, — проговорила она, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. — До того, что он действительно хочет, о чем мечтает… в отличие от его матери, которая думает только о его будущей карьере, а на то, что он чувствует — ей плевать.

Гимнастка задохнулась от возмущения.

— Это ты на меня, что ли, намекаешь?! Да как ты в принципе смеешь вякать что-то на мой счет? Ты вообще никто и звать тебя никак! Что ты можешь знать о нашей семье?! О нас, о наших с ним отношениях?!

— Только то, что вы задушили Макара своими амбициями, — безжалостно припечатала собеседница, снова повернувшись к женщине и с вызовом уставившись ей в глаза. — Вам ведь по большому счету вообще насрать, о чем думает и чем живет ваш сын. Главное — это то, чего вы сами от него хотите. И еще скажите, что это не так! — запальчиво выкрикнула она. — Вы же все будущее ему уже распланировали на много лет вперед! — девушка повысила голос до критического уровня, казалось — она вот-вот сорвется и разрыдается.

Невольные зрители наслаждались этим спектаклем, разворачивающимся прямо у них на глазах: цирк, да и только! Еще бы в волосы друг другу вцепились — вообще крутяк будет.

— Да, я планировала! — истерично выкрикнула женщина. — Я надеялась и верила! Потому что я точно знаю, что хорошо для моего ребенка, а что плохо. Я мать! Я его рожала, растила и воспитывала, поэтому вправе решать!

Поняв, что из двух зол надо выбирать меньшее и диалог сейчас лучше строить именно с девушкой (она показалась ему более адекватной), доктор обратился к ней:

— И все-так, прошу вас, уйдите. Больница — не место для выяснения отношений и сведения личных счетов. Еще только вашей драки нам тут не хватало для полного счастья.

— Я не собиралась выяснять отношения… и драться тоже, что я — дура, что ли?! Просто хочу узнать, что с Макаром. Господи, ну что же вы такие трудные, такие непробиваемые?! — воскликнула девушка в отчаянии. — Неужели так сложно понять… — и она наконец разрыдалась, обессиленно привалившись затылком к стене и медленно сползая по ней вниз.

Доктор закатил глаза в красноречивой пантомиме «я так и знал».

— Успокоительного. Обеим, — негромко распорядился он, обращаясь к медсестре, и буркнул себе под нос презрительно и емко:

— Бабы…