Сёльве не всегда был хорошим мальчиком, о нет! Внешне он был классическим примером сына, которым могли гордиться родители. Но как он вел себя на самом деле, когда хотел добиться чего-то?

— Баловень судьбы, — часто говаривал его отец Даниэль. — Счастье явно на твоей стороне, тебе так везет во всем!

Теперь все предстало перед Сёльве в ином свете. Да, ему действительно легко удавалось все то, что он хотел. И он уже привык, что все самым естественным образом сыпалось в руки по малейшему желанию.

«А что, если это не было так естественно?»

Осознать это было трудно, ведь все время речь шла о каких-то мелочах, которые вполне можно было считать случайностями.

«Случайности? Пистолет в серебре? Стина? Господи, спаси меня от зла! Нет, все это ерунда, просто игра и ничего больше!»

— Я хочу этот хлеб! Сейчас!

Он в напряжении смотрел за хлебной тарелкой на другом краю стола. Это бред, бред, я с ума сошел, что я хочу?

— Я хочу этот хлеб, сейчас! — процедил он сквозь сжатые зубы с упором на каждый звук.

Ничего не произошло. Ну, так что же он вообразил себе?

Ну а тогда, когда они соревновались в разных играх, и он, Сёльве, всегда выигрывал, даже тогда, когда вроде бы должны были взять верх сыновья Оксенштерн или Ингела? Как это-то могло случаться?

Он вспомнил, что его всегда охватывало непреодолимое желание победить. И он побеждал. Потому что Сёльве был из сорта людей, которым необходимо самоутверждение, необходимо быть лучшим. А власть — не была ли она всегда его самой желанной мечтой? Хотя и скрытой до поры до времени внутри него в виде невинного детского желания.

Все было столь малозначимо для него, что он никогда не задумывался, чего он хотел и как это ему доставалось.

А как же пистолет? А сейчас — Стина?

Первый луч утреннего солнца упал на склон горы напротив окна. Снаружи еще никого не было видно, и он представил, как Стина забралась в свою постель в девичьей половине в другой части усадьбы.

Там, где начиналась шедшая через весь луг канава, ярко засверкали гроздья рябиновых ягод. Наступал еще один жаркий августовский день.

Сёльве заметил, что проголодался.

«Теперь я по правде хочу этот хлеб, — подумал он. Я больше не желаю чего-то сверхъестественного. Я хочу есть, я хочу еды — сейчас!»

Тихий, слегка скрипящий звук заставил его резко издрогнуть. В утренней тишине это звук был особенно отчетлив. Он почувствовал, как запылали щеки и заколотилось сердце.

Тарелка с хлебом… Не она ли это подвинулась? Подвинулась чуть ближе?