А снег все шел, мокрый и мерзкий, смешивался с растаявшей грязью, делая непроезжими пути-дорожки, вот уж верно говорят — нет хуже оттепели в сечень-месяц. Да, что и говорить, и январь-то стоял не особо морозный, а тут, к весне ближе, совсем задождило, как и сказано — «прольет Велес на дороги — зиме убирати ноги»!

Над усадьбой, затерявшейся в лесу у Глубочицы да Притыки, стоял густой туман, мокрый снег тяжело оседал на крытой камышом крыше вросшей в землю избы, облипал раскидистые ветви старой березы, что росла на заднем дворе, за амбаром, густым ноздреватым слоем покрывал узкую, расчищенную к воротам дорожку. Пусто было во дворе, даже пес не высовывал головы из будки, только лишь в хлеву, у амбара, глухо мычали коровы.

В избе было темно, душно — от протопленного не так давно очага тянуло дымом. Покряхтев, поднялась с широкой лавки простоволосая баба с грубым, словно высеченным из камня лицом — крепкая, высокая, словно башня. Схватила стоявшую на столе рядом с лавкой крынку, отпила.

— Добрый квасок, — глянула за очаг, где у стены сонно ворочался кто-то. — Эй, Вятша! Хватит почивать, парень. Иди-ка лучше снег от ворот покидай, инда, чую, ни пройти, ни проехать будет. Ну, что лежишь? Подымайся, кому говорю?

— Встаю, встаю, тетка Любомира, — потянулся за очагом молодой парень, почти отрок еще — светлорусый, светлоглазый, жилистый. Почесал рукою под сердцем, там, где синело изображение волка, глянул в полутьме на хозяйку. — Отвернулась бы, тетка. Оденусь.

— Фу, — фыркнула та. — Да чего я там у тебя не видала?

Однако отвернулась, подошла к волоковому оконцу, убрала ставенку — с улицы сразу пахнуло сыростью. Вятша поежился, натягивая рубаху. Любомира искоса глянула на него — ладный парень вырос. Живет блудом с Лобзею, приживалкой, что отправлена третьего дня в Киев, к Мечиславу, как тот и наказывал. Эх, Мечислав, Мечиславе, чтой-то долгонько тебя не было! Любомира, вздохнув, ухмыльнулась. А может, и не надо никакого Мечислава? Эвон, Вятша-то… Жаль, Лобзю любит… Так, а Онфиска-то чего дрыхнет? Любомира посмотрела в другой угол:

— Эй, дева! Животина кормлена ли?

Куча тряпья в углу зашевелилась.

— Кормлена, матушка, — выглянуло из-под волчьей шкуры круглое девичье лицо. — С утречка еще раннего.

— Ну, так все равно не спи, — хмуро распорядилась хозяйка. — Мало ль работы в доме?

Вятша накинул на плечи полушубок: