— Он бросился на меня. — Помолчав, я добавил: — Но, пожалуй, я его спровоцировал. И, честно говоря, не могу избавиться от угрызений совести.
— Не буду говорить тебе, что он тоже не давал никаких шансов своим… — Он прикусил губу. — В конце концов…
— Успокойся, — прервал я его. — Может быть, когда-нибудь я пожалею об этом, может быть, будь этот мир немного другим, я жалел бы уже сейчас, но сейчас в твоем сочувствии я не нуждаюсь. Лучше… — Я замолчал и взялся за стакан, чтобы получить пару секунд на поиск подходящего завершения фразы.
— Лучше перейдем к делу, ладно? — Он улыбнулся одними губами.
Я кивнул, хотя те слова, которыми собирался закончить фразу я сам: «…займись собой, а то плохо выглядишь», казались мне в данном случае более подходящими. Миллерман встал, подошел к телевизору и, сунув руку под аппарат, достал обычный желтый конверт и встряхнул им.
— Запылился немного, — сказал он и неожиданно покраснел. — Прошу прощения…
— Не придуривайся, — махнул я рукой и добавил: — Ты мне должен двенадцать тысяч. Столько стоило мне добраться до информации и получить наводку.
— Мы договаривались иначе. — Он положил конверт на столик передо мной.
Я взял его и открыл. Внутри было несколько десятков банкнот наименьшего из возможных четырехзначных номиналов; я вынул двенадцать, а остальные положил обратно в конверт и бросил его на стол. Он упал на пол, но никому из нас не пришло в голову двинуться с места, чтобы его поднять.
— Я вышел из дела, — сказал Джордж. — Продал свою долю. И делать мне совершенно нечего. — Он смотрел на меня, а я деловито взбалтывал виски. — Вот думаю. Полгода назад, когда Киналья убил Мойру, когда мы остались без дочери, я был в отчаянии. Лина покончила с собой, и я возжелал мести. Теперь же я не способен ни на что, кроме как размышлять. Иногда мне кажется, что я не слишком любил дочь и жену, раз столь быстро перестал страдать из-за их смерти. Я не ощущаю радости от известия о поимке убийцы, я пуст. И до сих пор думаю, зачем он это делал. Ведь он даже не всегда забирал выкуп…
— Это зверь. Он убивает ради удовольствия. Нет, не зверь — они не убивают для удовольствия, — быстро поправился я. — Он просто человек. Люди хотят славы, величия, богатства, могущества. Иногда любой ценой. Так я думаю. — Я встал и убрал в карман деньги, сигареты и зажигалку. — Я пошел.
На полпути к двери я остановился и сказал через плечо:
— Уезжай куда-нибудь. Займись чем-нибудь. Я позвоню через несколько дней. — И я вышел.
Когда я закрывал за собой дверь, по улице проехал желтый в черную полоску автомобиль Службы новостей. Мне подумалось, что подобное стремление вырваться из серой трясины, желание славы и аплодисментов, всего того, о чем я только что говорил, слишком хорошо мне известно по собственному опыту.
Я сел в машину, включил двигатель и тронулся с места. Несколько поперечных улиц я проехал машинально, словно на автопилоте, никуда не направляясь — просто отъезжал подальше от дома, где жила двадцатая жертва Кинальи. Лишь свернув на Рузвельт-авеню, я решился. Проехав еще полкилометра, я остановился перед магазином Эллиса и, преодолев воздушную завесу при входе, погрузился в его прохладное, чистое и светлое нутро. Кусочки и куски мяса различной величины почти полностью закрывали выкрашенные в желтый цвет стены. Под потолком вращались четыре больших рифленых диска вентиляторов; если бы они столкнулись, грохот был бы еще тот. Я подошел к прилавку, за которым стоял Эллис, делая вид, что не замечает полных восхищения взглядов двух клиенток: в левой руке он держал большой окорок, а в правой — тяжелый нож, которым взмахивал, словно судья, отсчитывавший секунды до нокаута. Каждый взмах сопровождался свистом ножа и смачным шлепком падающего на ровную стопку пласта мяса. Искоса бросив на меня взгляд, он отложил окорок и нож.
— Слушаю, — вежливо склонился он перед дамами.
— Мы хотели бы немного английской колбасы, — улыбнулась та, что помоложе.
— К сожалению, копченостями не торгуем. За исключением ветчины. — Эллис поднял брови и слегка развел руками.
— Ах, жаль, жаль, — защебетала старшая. — В таком случае идем, Айрис.
Они повернулись и вышли из магазина. Эллис вздохнул и покачал головой: