Предисловие

В романе Курта Воннегута «Колыбель для кошки» (1963) герой-рассказчик, получив приглашение поддержать всеобщую забастовку писателей и не писать до тех пор, пока погрязшее в раздорах и войнах человечество «не одумается», отвечает решительным отказом. Для него молчание тех, кто наделен литературным талантом, столь же противоестественно и чревато опасными последствиями, что и забастовка пожарников. «Если уж человек стал писателем, — размышляет он, — значит, он взял на себя священную обязанность: что есть силы творить красоту, нести свет и утешение людям». За этой вроде бы шутливой репликой персонажа вполне серьезное отношение его создателя Курта Воннегута к своему грустному и насмешливому искусству, которому он служит верой и правдой четвертое десятилетие.

Свой первый роман «Механическое пианино» (в русском переводе «Утопия-14») он опубликовал в 1954 году. Роман отнесли к научной фантастике, что вызвало ироническую улыбку тридцатидвухлетнего дебютанта, который, по его словам, писал исключительно о том, что видел и слышал у себя в Шенектеди, «вполне реальном американском городке, уныло существующем в нашей унылой повседневности». Однако эту скучную будничность Воннегут решил «скопировать» с помощью гротеска, полагая, что фантастическое допущение — самый верный способ описать реальность, которая, если к ней присмотреться повнимательнее, подчас оказывается причудливее любого, самого затейливого вымысла. Под будничными видимостями, смело отринутыми автором, обнаружились фантасмагорические и весьма тревожные сущности. Рожденный воображением Воннегута город Илиум — царство хитроумных ЭВМ, осыпающих его обитателей всевозможными благами и удобствами, освободив их от трудной работы (в том числе и от принятий решений, ибо машины это делают куда эффективнее и рациональнее), а взамен требующих лояльности к себе и тем немногим избранным, кому посчастливилось обслуживать электронных благодетелей. «Механическое пианино» прозвучало злым пасквилем в адрес машинного утопизма, уродливого продукта научно-технического прогресса. Роман прозвучал вполне злободневно: в те годы слишком многим в Америке казалось, что кризис либеральных ценностей, остро ощущавшийся в послевоенной реальности Запада, преодолим с помощью переустройства бытующих социальных отношений на основе научного подхода.

Рывший фронтовик, бывший инженер-химик, бывший сотрудник гигантской корпорации «Дженерал электрик», Воннегут постоянно возвращается в своих книгах к теме двусмысленной ценности «точного знания» и иллюзорности упований на то, что союз ученых и политиков может привести к установлению земного рая. Как сотрудник отдела внешних связей «Дженерал электрик», Воннегут должен был рекламировать деятельность корпорации, содействовать не только сбыту продукции, но и повышению престижа этой организации, избравшей для себя девизом громкое «Наша основная продукция — прогресс». Воннегут оказался нелояльным сотрудником: в свободное от работы время он сочинял похвалы электронной глупости. Гораздо позже, в 1970 году, будучи уже признанным писателем, он скажет, выступая перед студентами:

В стране, где оптимизм был издавна чем-то вроде национальной философии, «последовательный пессимист» Воннегут пишет свои очень грустные и очень смешные истории, в которых занимательность сочетается с проблемностью. Воннегут — один из немногих представителей современной литературы США, чье творчество вызывает одинаково повышенный интерес и у «просто читателей», и у профессиональных читателей и толкователей литературы.

Роману «Сирены Титана» (1959) предпослано авторское уведомление: все события и герои в нем абсолютно реальны. Вроде бы чисто пародийный ход, поясняющий, в каком ключе воспринимать роман. «Сирены Титана» вполне можно прочитать как пародию на научную фантастику (есть там и война землян с марсианами, и похищение землян инопланетянами, и загадочные существа из иных галактик, и межпланетные путешествия). Но автор имеет все основания настаивать на «абсолютно правдивом» характере повествования. За причудливыми событиями и персонажами проступают проблемы сугубо земные и злободневные, а Воннегут-фантаст порой точен, как социолог. «Сирены Титана», долгое время остававшиеся у нас незамеченными, и сегодня продолжают радовать изяществом построения, переплетением карнавально-шутовского и серьезного, остросовременного и общечеловеческого, взирающего на наши сегодняшние проблемы «под знаком вечности». Воннегут вроде бы относится к числу «несложных авторов», но внимательное чтение открывает в его историях новые и новые пласты смысла. Его проза впитала традиции Свифта и Вольтера, Марка Твена и Герберта Уэллса, Ивлина Во и Олдоса Хаксли.

Фантастика — важный элемент воннегутовского «эффекта отчуждения». Особенность обыденного мировосприятия состоит в том, что в силу естественной «экономии энергии» слишком многое в окружающем мире воспринимается нами автоматически, как бы по инерции, слишком многое мы готовы принять без доказательств, ибо «так принято». В результате истинное и разумное как-то исподволь начинает уравниваться в нашем сознании с привычным. Человек перестает возмущаться противоестественными, антигуманными процессами и установлениями. Свыкается с несправедливостью. Утрачивает способность разграничения «верха» и «низа», правды и лжи, добра и зла. Потому-то время от времени люди испытывают властную потребность в переоценке ценностей. Им необходимо взглянуть на окружающую действительность по-новому, словно впервые, отрешиться от накопившегося запаса знаний, которые нередко оказываются фальшивыми. В такой переоценке не последнюю роль играет искусство, в том числе и искусство слова. Воннегутовская фантастика «отчуждает» привычное, предлагает уверенной в своей разумности и нормальности повседневности «на себя оборотиться» — в причудливое зеркало гротеска. Гротеск искажает, чтобы восстановить истинные пропорции.

…Жили-были на планете Тральфамадор существа, очень похожие на людей. Непрочные и недолговечные. Непредсказуемые и малоэффективные. Одержимые идеей высшего смысла, якобы присущего их жизни. Они строили машины, которые делали все, что им поручалось, да так успешно, что им были поручены и поиски высшего смысла. Те взялись за работу и, произведя все необходимые операции, со всей машинной прямотой доложили: жизнь существ лишена высшего смысла. Это сообщение так огорчило человекообразных, что они с горя принялись убивать друг друга. Они делали это так неумело, что опять пришлось призвать на помощь машины. Те снова проявили поразительную оперативность, и с тех пор на планете Тральфамадор живут одни лишь машины.

Историю эту поведал главному герою «Сирен Титана» Малаки Константу тральфамадорец Сэло, совершивший на Титане вынужденную посадку и прервавший свое путешествие на другой конец Вселенной, чтобы доставить какую-то весть обитателям отдаленной планеты. В этой легенде сфокусировались проблемы, особенно тревожащие Воннегута.

Вглядываясь в родную повседневность, с ее практицизмом, утилитаризмом и нарастающей унификацией мышления и образа жизни американцев, Воннегут обращает внимание читателей на опасный недуг — угрозу автоматизации, несущей прогрессирующий паралич того внутреннего, неповторимого начала, которое и делает человека человеком, полнокровной личностью. Воннегут с горечью видит, что слишком многие его соотечественники потребляют одни и те же материальные и духовные ценности (а чаще — псевдо-ценности), мыслят общими стереотипами, которые вкладываются в них теми, кто по долгу службы призван манипулировать общественным сознанием. Так возникают контуры машиноподобного общества, где есть хитрые машины, сделанные людьми, но самое печальное в том, что люди с небывалой легкостью отказываются от человеческого в себе, превращаясь в роботов. Именно об этом идет речь в «марсианских» эпизодах «Сирен Титана», где бывших землян «программируют» таким образом, что любое отклонение от официального распорядка отзывается жесточайшей головной болью у ослушников. Манипулировать людьми, видеть в них лишь орудие для осуществления неких «высших целей» в глазах Воннегута — тяжкое преступление. Именно такой непростительный грех совершает великий манипулятор Уинстон Найлс Румфорд, попавший в космическую катастрофу и теперь ведущий «волновое существование», позволяющее ему материализоваться и дематериализоваться в разных точках Вселенной. Получив возможность предсказывать будущее землянам, он приобретает огромную власть. Румфорд становится инициатором нападения марсиан на Землю, дабы сплотить землян воедино и выработать у них вечное отвращение к войнам и насилию. Он же основывает новую религию — Церковь Господа Всебезразличного, вводит принудительное равенство, заставляя всех видеть, слышать и чувствовать одинаково, приводя все человеческое многообразие к «общему знаменателю», поощряя унылую, бездумную посредственность.

Способность Румфорда «пульсировать» — то появляться, то исчезать — не столько научно-фантастический курьез, сколько печальная историческая правда. Время от времени появляются на нашей планете такие вот диктаторы-манипуляторы, чтобы, исчезнув в одной стране, возродиться в новом обличье в другой. Закономерен и парадокс, по которому этот «кукловод» вдруг сам оказался марионеткой, орудием тральфамадорцев. Тираны и самодержцы, мнящие себя богами, на самом деле оказываются слепым, хоть и безжалостным, орудием определенных социально-исторических процессов.

«Марсианские» эпизоды романа напоминают: конформизм, покорное послушание удобны, а вот попытки жить, руководствуясь своими убеждениями, чреваты «болезненными» последствиями. «Страдание — да ведь это же единственная причина сознания!» — восклицал один герой Достоевского. Отзвуки слов этих различимы и в «Сиренах Титана». Превращение Малаки Константа из пресыщенного миллионера в человека, чутко реагирующего на проблемы окружающих, не в последнюю очередь объясняются теми испытаниями, что довелось ему претерпеть в космических странствиях. Его героическое сопротивление нечеловеческим обстоятельствам, стремление думать, чувствовать, помнить наперекор вложенной в него на Марсе «программе» — важный шаг на пути превращения в подлинную личность. Космическая одиссея Константа, блуждающего между Землей, Марсом, Меркурием и Титаном, — символическое отражение мучительного, противоречивого, изобилующего ошибками, переполненного сомнениями продвижения человека к осознанию себя в мире, аллегория пути от бездумного житья «по инерции» — к нравственности.

Малаки Констант (что, по напоминанию автора, означает «надежный гонец») всю жизнь мечтал отыскать такую весть, которую имело бы смысл с достоинством доставить из одного пункта в другой, например откровение свыше об истинном предназначении человека, о смысле его жизни, ответив тем самым на вопрос, что не давал покоя отцу Малаки и в котором он просил разобраться сына: «Есть во всем этом какой-то смысл или одна сплошная неразбериха, как мне всегда казалось?»

Прежде чем ответить всерьез насчет «высшего смысла» человеческого существования, Воннегут предлагает вариант карнавально-шутовской, словно ставящий на место слишком о себе возомнивших жителей Земли. Выясняется, что земная цивилизация, эта сложно организованная содержательность, есть всего лишь форма, произвольно выбранный способ передачи информации с Тральфамадора на Титан застрявшему там роботу Сэло. Этот тральфамадорец — двойник Константа. На гербе последнего девиз «гонец всегда готов». Гонец Сэло может отправиться в путь лишь когда ему пришлют запчасть для его корабля. Констант ищет «достойную весть». Сэло выполняет роль курьера, но не знает, что должен доставить. Но главное состоит в том, что оба они преодолевают свое машинное начало. Сэло, расстроенный тем, что обидел своего друга Румфорда… совершает самоубийство, рассыпаясь на куски. Человечность Константа носит более конструктивный характер. По капле выдавливая из себя «раба-робота», он, не жалея сил, собирает заново Сэло, окружает заботой и пониманием жену и сына и приходит к выводу, что смысл жизни в том, чтобы любить тех, кто окажется рядом. Вот, собственно, весть, которую он доставляет с помощью Воннегута читателям. Вроде бы не такая уж сенсационная новость, но даже «общеизвестные идеи» обретают высокое и благородное содержание, становятся большой силой, если сумеют покинуть сферу «теоретическую» (все знают, но никто не делает) и воплощаются в поступки.

По Воннегуту, жизнь человеческая обладает ровно тем смыслом, который люди сами вносят в нее своими делами.