Глава 1 Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца.

«В лето 7106, а от Рождества Христова 1598 года вступил на престол Борис Годунов; дарами, ласкательством, обещаниями и угрозами привёл к тому бояр и народ, что его на царство выбрали и посадили мимо Фёдора Никитича, которого он в ссылке постриг. Царевича Димитрия убил во Углече в лето 1583. Тогда же, назвавшись именем царевича Дмитрия, чернец Гришка Отрепьев Рострига, женившись в Польше, привёл с собою в Россию множество поляков и литвы, которые рассеялись по всей России и многиям россиянам творили озлобления».

«В лето 7112, а от Рождества Христова 1604 года Фёдор Борисович Годунов по смерти отца своего наречён на царство от всех чинов московского народа, который ему и учинил присягу; однако же, в войске больша часть дворян взволновались и предались Ростриге почти со всеми полками. Но Рострига старанием князя Василия Ивановича Шуйского убит позорною смертию; мёртвый сожжён, и пепел его развеян. Фёдор Борисович на престоле был шесть недель».

Капля дорогих чернил упала на выскобленный добела деревянный стол и расплылась на нём уродливой кляксой.

- Эх, ты ж!

Старый монах, сидя в келье, закончил кропотливо писать летопись на пергаментной бумаге. Буковки выглядели ровными и тщательно выполненными. Полюбовавшись своей работой, монах вздохнул и перекрестился на образ, висевший в углу. Благо, что клякса упала на стол, а не на рукопись. Столько труда было бы насмарку…

Чернец ещё раз вздохнул, подошёл к иконе и очистил в лампадке еле видный фитилёк. Огонёк издал трескучий звук, очищаясь от остатков нагара, и засветил ровным пламенем, освещая скорбный образ богоматери. Монах снова вздохнул, ещё раз перекрестился и опять сел к столу. На сегодня работа была окончена, и он, взяв песочницу с мелким песком, почти пылью, аккуратно посыпал им лист пергамента, дав высохнуть чернилам свеженаписанных строк. Встряхнул лист и задумался. Размышлял он недолго и, решившись, дописал ещё несколько строк.

«В лето 7116, а от Рождества Христова 1608 года случилось в земле русской великое бедствие: мертвецы стали вставать, да на люд нападать. Откуда сия напасть пришла, то никому не ведомо, да видно, за грехи наши тяжки, да междоусобицу. Не прощает никому земля предательство, на то доля наша тяжкая, токмо верующие, да оружные справляются с ними, а всем остальным препятствия и смерть чинится, ну, да на то Воля Божья. А пошло сиё бедствие от Ростриги, сожжённого тотчас опосля смерти».

Инок снова отстранил от себя написанный текст и, близоруко прищурясь, осмотрел рукопись. Вот теперь она выглядела законченной! Бережно взяв в руки лист, он положил его к остальным, что вскоре должны были стать книгой. Внезапно за дверью послышался шум. Отставив дела, старый монах успел только поправить клобук, съехавший на затылок, как дверь распахнулась настежь.

- Иеремий! Мертвецы!

- Иду! Иду! Опять? Господи, да деется-то што?! Третьего дня только отбились и снова они бредут, да не упокоить-то всех. Народу много побили за три года голода и неурожая.

- Быстрей, Иеремий! Они уже у стен! – кричал насмерть перепуганный молодой послушник.

- Иду, иду я! – старый монах засуетился и, побросав вещи, быстро вышел из кельи.

***

- Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца! – мальчишка лет семи вприпрыжку прибежал на поле, где работал отец.

Ещё не сильно пожилой крестьянин вытер пот рукавом домотканой рубахи и посмотрел на сына.

- Какого рожна брешешь? Шо гуторишь, откель мертвец?