Подавая ему сверху через правое плечо чистую рубашку, Макс молвил:
— Отгадай загадку: кто в своей жизни слышит больше всех брани; перед кем люди не стесняются ни заголяться, ни испражняться?
— И кто? — спросил Эжен, просовывая голову сквозь дыру в белом льне.
— Это Господь Бог — всевидящий и всеведающий.
— Хоу! Глубины твоих тайных знаний?
Макс чуть принуждённо посмеялся, снял перчатки, повесил полотенца сушиться над камином. Через полторы минуты он увидел побратима шагающим к дивану. Рубашка свисала до эженовых колен, кое-где прилипнув.
— Устал? — заботливо осведомился Макс; Эжен растянулся со словом: «Смертельно!».
— Я сейчас.
Скрывшись за занавеской у изголовья дивана, Макс вскоре вышел в длинном чёрном шёлковом халате с часто посаженными ониксовыми пуговками. Улыбку, которой встретил его Эжен, он счёл дурацкой, прелестной и таинственной. Погасил все свечи, кроме одной — самой окороченной и подсел к Эжену.
— Нам придётся делить это ложе.
— После того, как мы разделили поровну и без остатка одну мелкую медальку, это не кажется трудным.
— Позволь мне… Странная, конечно, просьба… Позволь связать твои руки.
— Зачем? Ты боишься, что я на тебя нападу?
— Вовсе нет. Это просто… невроз…
— Не во что?
—
— А, ясно.
Эжен лениво протянул вперёд руки, сблизил тонкие запястья.
Макс вынул из кармана эластичный, гладкий шнур, сплетённый из двух — фиолетового и золотистого. Всё это было трудно разглядеть, но Эжен заметил:
— Пижонская верёвка.