– Тогда я сделаю заявление, что как следует поразмыслил над всем этим и поменял мнение.

– В таком случае ты продемонстрируешь всему свету, что твоему слову нельзя доверять, что твои мнения изменчивы, а все твои слова – пустые.

Господи, похоже на китайскую ловушку для пальцев: чем сильнее пытаешься вырваться, тем крепче застреваешь. Я не курю, но сейчас не отказался бы от сигаретки. Или от бокала виски.

Пистолет тоже сойдет.

– И что мне, черт побери, делать?

– Ничего, – шипит она. – Я сама все исправлю. А ты отправишься в Гатри-Хаус и останешься там. Ни с кем не разговаривай, не развлекай гостей. Просто… читай, Генри. Учись ради всех нас.

Да, вот так королева и отправляет принца в его комнату подумать над своим поведением.

Она отворачивается к окну, сложив свои хрупкие морщинистые руки за спиной.

Я поднимаюсь, протягиваю к ней руку, собираясь сказать… ну хоть что-то. Извиниться. Пообещать, что стану лучше. Потом моя рука безвольно падает – слова уже не имеют значения, меня уже отослали.

Я решительно прохожу через двери Гатри-Хауса. Исторически Гатри-Хаус – дом наследника престола, так что это местечко стало моей резиденцией за последний год. Эдакий дом-тюрьма. Я поднимаюсь по лестнице, перешагивая через ступеньки, в спальню. Как же хорошо видеть перед собой цель, направление, план.

А запланировано у меня – напиться до беспамятства, пока собственное имя не забуду. И все титулы заодно.

Страницы, которыми увешаны стены, трепещут словно крылья птиц, когда я влетаю в комнату. Я не шутил, когда говорил, что бабушка прислала мне столько бумаги, что хватило бы на целый лес. Я расклеил документы по всей комнате, чтобы читать, пока одеваюсь, пока засыпаю и, первым делом, как просыпаюсь. Правда, когда хочется передернуть, приходится закрывать глаза – все-таки правительственные документы та еще нудятина и убивают всякое желание. Тайно я надеюсь, что удастся как-то впитать в себя информацию, просто находясь вблизи от нее. Пока не сработало, осмос[5] – чушь собачья.

Я сбрасываю темно-синий костюм – ужасно неудобная вещь и к тому же чертовски стесняет движения. Хоть мне и говорили, что он сидит на мне как влитой – все-таки не мой стиль. Каждый раз, когда надеваю его, такое чувство, словно влезаю в чужую шкуру.

Помню, когда мне было лет пять или шесть, я примерил один из папиных костюмов. Мама сделала с десяток фотографий, посмеиваясь над тем, какой я очаровательный. Интересно, их сложили где-нибудь на чердаке? Что вероятнее – передали королевскому историку, который опубликует их после моей смерти. Ну, чтобы доказать, что принц Генри когда-то был настоящим мальчиком.

Отца я боготворил. Он всегда казался мне таким большим, высоким… больше, чем вся жизнь вокруг. Он был мудрым и уверенным, и не было ничего такого, с чем он бы не справился. Притом ему не чуждо было немного озорства. Он мог чуточку нарушать правила – водил нас с Николасом на концерты и в парки развлечений, пусть это и прибавляло седых волос охране. И папа не возражал, если мы играли грубо или могли запачкаться на прогулке. А однажды он даже раньше ушел со встречи с премьер-министром, чтобы поиграть с нами в снежки во дворе.

Бывают такие дни, когда мне кажется, словно я опять примерил костюм отца. И как бы я ни старался… костюм этот никогда не будет мне по размеру.

– Куда это вы собираетесь? – спрашивает мой суровый дворецкий Фергус, глядя на сваленный в кучу костюм на полу.

Я натягиваю выцветшую футболку, застегиваю любимые джинсы.

– Загляну в «Козла»[6].

Он, весьма ожидаемо, скептически хмыкает.