Студентом в Корнелле в качестве основного предмета я изучал химию, потому что мой брат был известным химиком. Критики считают, что человек не может стать серьезным писателем, будучи выпускником технического вуза, как я. Традиционно преподаватели факультетов английского языка в университетах, сами того не осознавая, сеют в своих студентах страх перед инженерным, физическим и химическим факультетами. И я думаю, что этот страх передался критикам. Большинство наших критиков, будучи детищами факультетов английского языка, весьма подозрительно настроены по отношению к любому, кто интересуется техническими и прикладными науками. Как бы там ни было, в качестве основного предмета я изучал химию, но сейчас меня частенько заносит на факультеты английского языка, где я иногда преподаю, так что я привнес научное мышление в литературу. Благодарностей за это я получил очень мало.

Так называемым писателем-фантастом я стал после того, как кто-то объявил, что я писатель-фантаст. Я вовсе не хотел быть классифицирован подобным образом, и меня не покидала мысль о том, в чем же состоит мое прегрешение, из-за коего мне отказано даже в самой возможности заслужить репутацию серьезного писателя. Как я решил, причиной стало то, что я писал о технике, а большинство утонченных американских писателей о технике ничего не знали. Меня классифицировали как писателя-фантаста просто потому, что я писал о городе Скенектади, что в штате Нью-Йорк. Моя первая книга «Механическое пианино» была про Скенектади. В Скенектади располагаются огромные фабрики, и ничего кроме них. Я и мои товарищи были инженерами, физиками, химиками и математиками. И когда я писал о компании «Дженерал электрик» и Скенектади, для критиков, которые никогда там не бывали, это казалось фантазиями о будущем.

Я считаю, что романы, которые оставляют без внимания технику, искажают жизнь в столь же значительной степени, в какой она искажалась викторианцами, умалчивающими о сексе.

В 1968 году – когда я написал «Бойню № 5» – я наконец дорос до описания бомбардировки города Дрездена. Это была самая большая резня в истории Европы. Конечно, мне известно про Аушвиц, но резня – это то, что случается внезапно, отнимая жизни огромного количества людей за очень короткий промежуток времени. В Дрездене 13 февраля 1945 года в результате британских бомбардировок погибло 135 тысяч людей за одну ночь[6].

Полный бред, бесцельное уничтожение. Целый город сгорел дотла, и это было проявлением беспрецедентной британской жестокости – не нашей. Ночью они выслали бомбардировщики со своим новым изобретением[7] и спалили Дрезден до основания. В ту ночь огонь поглотил всю органику, за исключением небольшой группы военнопленных, включая меня. Это был эксперимент военных, призванный установить, возможно ли сжечь весь город, забросав его разрывными снарядами.

Как военнопленным нам приходилось не покладая рук хоронить мертвых немцев, выкапывая их задохнувшиеся тела из подвалов и перенося к огромному погребальному костру. И я слышал (но так и не увидел своими глазами), что это занятие оставили, потому как дело шло медленно и по городу, естественно, распространялось зловоние. Послали за огнеметчиками.

Почему мои товарищи военнопленные и я сам не были убиты, я не знаю.

В 1968 году я был писателем. Точнее, литературным поденщиком, наемным писакой. И признаться честно, готов был написать все, что угодно, лишь бы заработать денег. Какого черта, думалось мне, ведь я видел все своими глазами и сам прошел через это! Итак, я собирался написать книгу о Дрездене на заказ. Такую, знаете, книгу, которая могла бы лечь в основу сценария кинофильма, где Дин Мартин, Фрэнк Синатра и другие сыграли бы нас. Я пытался писать, но выходила полнейшая чушь. Я не улавливал чего-то самого главного.

Как-то я зашел в гости к Берни О’Хари, своему старому приятелю. Мы пытались вспомнить забавные истории о том времени, когда мы были военнопленными в Дрездене, разговоры, требовавшие больших усилий, и другие вещи, с помощью которых можно создать остроумное кино о войне. И его жена, Мэри О’Хари, сказала: «Вы тогда были просто детьми».

В отношении солдат это правда. На самом деле они дети. А вовсе не кинозвезды. Не Дюк Уэйн. Понимание этого стало ключевым, и я наконец ощутил себя свободным от штампов и готовым поведать правду. Мы были детьми, и подзаголовком к «Бойне № 5» стало: «Крестовый поход детей».

Почему описание того, что произошло в Дрездене, заняло у меня двадцать три года? Мы все вернулись домой с историями, и все хотели на этом подзаработать тем или иным способом. То, что сказала Мэри О’Хари, по сути, звучало так: «Почему бы вам для разнообразия не рассказать правду?»

Эрнест Хемингуэй после Первой мировой войны написал рассказ «Дом солдата», о том, как это грубо – спрашивать солдата, вернувшегося домой с войны, где он был. Я думаю, многие, включая меня, замолкали, когда гражданские расспрашивали про сражение, про войну. Это было модно. Один из самых эффектных способов рассказать о войне – промолчать, знаете ли. При этом гражданским представляются широчайшие возможности проявления отчаянной храбрости.

Но мне кажется, война во Вьетнаме освободила от этого вынужденного молчания меня и других писателей, поскольку выставила напоказ наше желание подавлять и доминировать – и другие грязные и, по существу, глупые мотивы. Мы наконец могли рассказать о другой стороне войны: о том, что же мы творили с этими, возможно, самыми ужасными в истории, но тем не менее людьми – нацистами. И то, что я видел и о чем мне пришлось написать, делает войну такой уродливой. Знаете, правда может быть реальной силой. Весьма неожиданное открытие.

Конечно, еще одна причина не говорить о войне заключается в том, что она невыразима.

Глава 3

Самая смешная шутка на свете:

«Этой ночью мне снилось, что я ем фланелевые печенья.

Проснувшись утром, я не смог найти одеяла!»

* * *

А теперь урок литературного творчества.

Правило номер один: избегайте точек с запятой. Это языковые гермафродиты, по сути ничего собой не представляющие. Вся их роль сводится к подтверждению того факта, что вы учились в колледже.