Из нервно подрагивающей глади зеркала высунулась тонкая женская рука и ухватила меня за ворот кожаной куртки.

— Эй! — закричала я в панике. — Ты что творишь?!

— Скажи, что согласна помочь.

— Да согласна я, согласна! — завопила я, отбиваясь уже всерьез. — Отпусти!

Пальцы разжались, и я кубарем улетела к противоположной стене, чудом не задев другого зеркала.

— И что теперь? — растерянно спросила я, потирая ушибленное плечо.

— А теперь — спи, — торжественно разрешил голос, показавшийся смутно знакомым.

— Подожди, а разве…

На тело внезапно накатила слабость, в голове зашумело, как при резком спуске с большой высоты, и на меня снизошла темнота.

Больше снов не было, а утром…

Утром я проснулась в своем теле, но абсолютно точно не в своей постели и даже не в своем мире.

Я заложила руки за голову и сладко потянулась. Обрывки странного сна снова всплыли в памяти, и постель вдруг показалась подозрительно мягкой. Я медленно приподнялась — перина подо мной немного прогнулась — и спустила босые ноги, путавшиеся в длинной белоснежной сорочке, на пол.

Прищурившись, я с громко ухающим сердцем, упавшим куда-то в пятки, огляделась. Место, где я очутилась, меньше всего напоминало мое съемное, довольно скромное, жилье. Нижняя часть стен просторной комнаты была закрыта лакированными, натертыми до блеска панелями из светлого дерева, а верхняя — притягивала взгляд девичьими обоями в мелкий цветочек. С высокого потолка свисала огромная темно-зеленая люстра с ажурной вязью рожков. Вот только на месте лампочек виднелись… огарки свеч.

Я сглотнула и осторожно встала с разобранной постели с россыпью мелких вышитых подушек в изголовье. Стараясь унять внутреннюю дрожь, я обхватила себя руками и снова прошлась растерянным взглядом по комнате.

В большое овальное окно, застекленное словно наспех, стучал ветер. Один из его порывов прилепил к стеклу пожелтевший лист, и тот так и остался там, подрагивая тонким черешком.

Напротив меня стоял громоздкий письменный стол с разбросанными на нем бумагами, книгами и даже какими-то чертежами. Я вытянула шею, почему-то опасаясь подходить ближе, и вздрогнула, рассмотрев чернильницу и перо рядом. За спиной оказался небольшой камин с ажурной решеткой и набором непонятных инструментов рядом. Немного левее — резной платяной шкаф, а чуть дальше — огромное зеркало-трюмо. В нем я отражалась в полный рост.

Поколебавшись, я облизнула губы и шагнула к нему. В голове сразу же вспышками фейерверка пронеслись картинки из сна, ноги подогнулись, но я все же шагнула в сторону зеркала и застыла, рассматривая себя с расстояния вытянутой руки. Отражение было моим и в то же время чужим. Мои тонкие волосы цвета морковки, обрезанные для удобства в каре, превратились в густую и волнистую гриву того насыщенного оттенка рыжего, что кажется благородным и изысканным. С лица, которое я в волнении обхватила ладонями, исчезли веснушки, а цвет кожи стал бледнее, аристократичнее. Даже невзрачные серые глаза вдруг засияли ярче, наводя на ассоциации с графитом. Я закусила губу и осторожно приподняла просторную сорочку, больше напоминающую безразмерный балахон. Наверное, из такого выпрыгивал Карлсон, пугая жуликов на крыше. Ведь он же выпрыгивал, верно? Хотя, кажется, он обманывался простыней…

Мысль, одна другой абсурдней, забились в голове, как птицы в клетке. Мозг замолчал окончательно и потребовал перезагрузки.

Я в панике рассматривала ноги, лишенные признаков вчерашнего педикюра. Аккуратно подстриженные ногти без малейшего намека на лак почему-то окончательно заставили меня поверить в происходящее. Рубашка полетела на пол. Мне нужно было понять масштаб произошедших изменений.

Я оказалась права: тело было моим, но какое-то измененное. Например, талия была явно уже, а грудь — чуть выше. Руки немного тоньше, линия ног — изящнее. Я словно оказалась в теле своей сестры, той, что в семье, может, не самая умная, но уж точно красивая.