Никандр многое уловил, но не стал заходить дальше, утруждая себя лишь редким подобием мини-улыбки.

Стол замигал. От прикосновения открылось окошко в костюме механика из научно-фантастических сериалов. Никандр поприветствовал незнакомца, высказал пару дружественно-унижающих слов старшего и всеми пальцами руки перевел в режим ожидания.

Вскоре три бородача быстрым шагом поступательно приближались к зданию, казавшемуся с первого взгляда государственной больницей. На деле же трансформировавшемуся в частную лабораторию, разумеется, под управлением Никандра.

Внутри коридор изгибаясь вел в огромный читальный зал. В противоположном от вошедших конце стояли два человека в почти фиолетовых костюмах.

Лица собравшихся выразили заинтересованность.

— Не утруждайте себя попытками осмыслить моё многословие, ибо который раз, Лару, ты забываешь, что я давно отказался от концепций твоего братства и не вернусь идее молчаливого недопонимания. Когда-нибудь бородатое лицо Исильдора или могучий взгляд Алькаруда позволят твоему принципу пошатнуться и отвыкнуть от неимоверных блужданий из тела в тело в поисках чего-то первозданного, твоим воздыханиям и вопросам придет конец. Моим придет конец. Твоим, Меркурий, придет конец. А вот тепловая смерть Вселенной наступит очень нескоро, потому и переживать не нужно. Ради чего же ты, мой дорогой друг, так возбужденно смотришь назад?

— Совсем страх потерял. Поиграй с Меркьюри, я чувствую, он вслушивается, и даже сопротивляется, — отрезал Лару.

— Каждый ваш монолог заставляет меня вслушиваться и сопротивляться.

Лару прикрыл глаза.

Он знал Меркурия пару лет, с тех пор как отбыл в Марсианскую колонию отец мальчика, поручив друзьям наставлять парня. Тот уже был совершеннолетним и характерно возрасту не очень печалился отъезду отца.

Как и каждый ребенок, в детстве много мечтал об открытии собственного питомца — только он один будет знать разгадку, код управления. Смущаясь перед взрослыми, он редко кому открывал свои надежды, схемы, рисунки.

Волшебный друг — учёный, родом из Индии. Самый любимый, эпизодически появлявшийся на экране, — рассказывал ему в младенчестве сказки на ночь, множество великолепных историй о переплетении пространства и времени, о будущей колонизации всего Млечного Пути, о победах разума над недоверием. Предпочтение, конечно, всегда отдавалось индусу. Бесконечная чреда аудио и видео информации, определённой его отцом необходимыми к ознакомлению от младенчества и до совершеннолетия, непрерывно сменялась следующей по списку волной после каждого дня рождения. В комнате Меркурия всегда висели диаграммы настоящих ситуаций, прогнозы, потенциальные возможности и план предстоящего «поглощения».

В первый год он смог выделить восемьдесят из реальных восьмидесяти пяти абсолютно бесполезных фактов и передач. Отец наполнял список примерно в таком соотношении: пятнадцать процентов полезного и восемьдесят пять воды, болтовни и никаких выкладок, расчетов или хотя бы немного интересных концепций и теорий. И так далее, и тому подобное всё его детство. Окончив курс подготовки, Меркурий полностью отгородил себя от любых идей. Исключил всё, сколько бы ни было походившее на пережитое и узнанное в период обучения.

Придерживаясь своей новой «философии», он выбрал наставником Лару, однако не вступил даже близко в то, что упомянул Никандр, определив братством.

Лицо не отражало воспоминаний, мысли крутились попросту с огромной скоростью, не успевали задержаться и отразиться в глазах. Во многом это спасало от вездесущего Лару, проникавшего в голову, как только Меркурий пытался скрыть ту или иную идею. К счастью, воспоминания для Лару были слепой зоной.

Чисто выбритые мужчины в почти фиолетовых костюмах стояли молча и, выражая глубочайшее подчинение, смотрели в живот Никандру.

— Евнухи, — сказал он, пройдя чуть дальше, — После оккупации сорок третьего года, помните историю? Взрывы на марсианском пароме. Мальчишками пострадали. Зато сильные, особенно физически.

Меркурий в тот момент считал, что с каждой минутой Никандр все больше теряет уважение. Суть бесконечных разговоров так и оставалась тайной, неразгаданным секретом. Ореол вдумчивости и мудрости, окружавший молчание, которое Меркурий считал примером правильного поведения, таял в его глазах. Потому и неправильное получало тут же гадкий осадок неуважения и насмешки над глупостью.

Слепой зоной понимания Лару Меркурий также всегда считал потребность в наслаждении собой посредством осознания собственной глупости и ничтожности. Называя себя вечным идиотом и беспросветным дураком, он тщился мыслью, что мало кто считает также про своё нутро, потому его внутренний рейтинг, сильно страдая, вырастал до огромных размеров. Затем уже новое осознание глупости своих предыдущих мыслей, новый взлет рейтинга, новое падение. Все это повторялось циклически в течение нескольких минут, накатывая чередующимися по своей силе волнами.

Элементы идей Меркурия Лару улавливал, но смутно.