— Фролович, — помогаю ей окончательно сразить и без того смущённого вниманием старика.
— Ужинайте вдвоём, — усмехается он себе в бороду, картинно подавляя фальшивый зевок. — Я, пожалуй, пойду на боковую. — кряхтит напоследок, уже шаркая к лестнице.
— Спокойной ночи…
Юния провожает его спину задумчивой улыбкой, а я скольжу завороженным взглядом от расслабленного лица вниз по шее к острым шипам ключиц и обратно. Бледная кожа, согретая золотом свечей, сияет ровным внутренним светом. Он идёт от доброго взгляда, от мягкого наклона головы, дрожит тёмной бронзой на волнах волос, и это сияние проникает мне в душу, согревая изнутри, расщепляя мой панцирь.
Внутри просто что-то замыкает.
Кровь игристая бурная сметает защитную скованность, ударяет пьяным шёпотом в голову, жалит нервы, обжигает ладони. Я бы душу сейчас продал, чтобы она позволила к себе прикоснуться. Не как мужчине, как паре. Как позволено только моему брату.
В висках напалмом шумит: отобрать, отнять, присвоить! И плевать на родство, потому что Алекс всё равно не вывозит. В растерянном взгляде гостьи плещется страх. Она боится любви. Она её просто не знает.
Женщина свободна, пока свободно её сердце.
— Расскажи, почему вы не общаетесь с Алексом?
Юния настолько старательно отводит взгляд, будто боится угодить в капкан. Вот только поздно. Я уже решил для себя, что научу её и брать без оглядки, и отдавать без остатка.
Прости, братец, но сегодня ты остался без жены. Не стоило мне доверять такое сокровище.
— Нам просто не о чём говорить, — кладу локти на стол, чтоб опереть подбородок на перекрывшие друг друга ладони. — Мы никогда не были близки. К чему лицемерить, поддерживая видимость общения?
— Он же твой брат…
— Если верить Библии, то все мы братья. Чем тогда один брат лучше другого?
— Алекс заслуживает лучшего отношения, — тихо произносит она, откладывая десертную ложку.
Юния на его стороне, ибо таков её долг. Понимаю, что, мать его, долг! Только вдогонку к сделанному выводу ловлю скольжение шали вниз по острому плечу, ласкаю взглядом часть обнажившейся груди и эмоции швыряет между страстью и гневом. Кровавый недаром их цвет. Кровь — это жизнь, смерть, желание, ярость, хаос. Внутри меня сейчас хаос. Моё сердце меня убивает. Снова.
— А ты? — болезненно улыбаюсь, запуская пальцы себе в волосы. — Ты можешь похвастаться тем, чего заслуживаешь?
— Я, наверное, пойду, — каким-то неуловимо заученным движением губ она шлёт мне примирительную улыбку. — Устала с дороги.
Нечем ей хвастаться, и себя же за это привыкла винить.
Очнись, упрямая! — рычит во мне ярость.