Трещина
Наконец похолодало. Сколько же можно терпеть это пекло?
Каждый день 31–32, бывало и 36 градусов. А по ночам — духота.
Ненавижу берлинское лето. Жара тут какая-то тошная. Кажется, что не только воздух, но и само пространство раскаляется до бела в стеклянной чашке дня…
В этом медленном, но грозном, ежедневном росте температуры мне мерещится исступление природы… ярость ошалевшей планеты, леса которой горят и вырубаются, недра истощены, океаны — замусорены, воздух — загрязнен… планеты, на которой все гибнет по вине человека, живущего в массе скотской жизнью, но плодящегося с невероятной скоростью и грозящего отравить и уничтожить все живое, включая и самого себя. Превратить Землю в холодный и пыльный Марс или в пылающую уродину — Венеру.
Да, похолодало, стало легче дышать…
Поэтому нудные и долгие крестины моей младшей внучки в берлинской церкви «Воскресения Христова» пролетели незаметно. Подслеповатый усталый поп отчаянно бубнил по-старославянски, путал имена, то и дело кивал непонятно кому и крестился так, как будто чистил морковь ножом, крестные ходили вокруг купели с преувеличенно важным видом, боялись поскользнуться и уронить свои ошарашенные интенсивным экзорцизмом ноши, чужой младенец орал как резаный… русская девочка годков двух от роду повторяла как одержимая: «Не хочу. не хочу, не хочу…» И ловко отбивалась от цепких родительских рук.
Христос, похожий на карточного вальта, смотрел на крещение с иконостаса с деланым энтузиазмом. Казалось, что ему подобные зрелища надоели уже тысячелетня назад.
Немцы успешно прятали недоумение и раздражение под приветливыми улыбками. У русских на лицах запечатлелось какое-то то ли искусственное, показное, то ли юродивое благоговение, не скрывающее свиной нахрап женщин и волчий оскал мужчин.
Когда спектакль окончился, все испытали облегчение. Религиозный бред выносим только в умеренных дозах.
Поехали на нескольких машинах в ресторан.
Остановились недалеко от входа в зоопарк. Ресторан располагался под застекленной крышей десятиэтажного здания. Вид оттуда красивый… внизу бегают дикие звери… на горизонте Марцан — Хеллерсдорф.
Расселись за двумя длинными столами. Подали шампанское. Выпили за здоровье и счастье малышки…
Тимо рассказал о своей новой клинике.
Эдик завел разговор о политической ситуации в Австрии.
Франциска болтала без умолку.
Гюнтер все время улыбался, Гудрун хмурилась.
Подросток Марк томился от переизбытка взрослых с их скучными проблемами и хорошо выбритыми щеками.
Две мои внучки порхали по залу как бабочки.