– С каких пор на моих окнах решетки?!

– Ты наказана, – повторил имсит, словно заведенный. – Только попробуй выйти из дома еще хоть раз.

Психанув, я вернулась к лестнице. Была раздражена, раздосадована и обижена. Да лучше бы я действительно угнала чужую летную машину и скрылась в одном из соседних городов, чем не имела ни шанса вырваться отсюда.

– Завтра ты отправишься на Малли, – вдруг донеслось мне в спину, вынуждая молниеносно обернуться.

– Вы не посмеете упрятать меня в тот колледж! – закричала я, распрощавшись с разумом.

Никто не позволяет себе так разговаривать с имситами, но мне действительно уже было все равно. Я понимала, что означает этот колледж. Что для меня означает изменение фамилии.

– Еще как посмею, – прошипел отец. – Когда тебе введут третий ген...

– Я не хочу быть модифицированной! Я хочу поступить в космическую военную академию! – мой голос звенел от гнева.

– Мне плевать, чего ты хочешь. Ты – моя собственность. Ты полетишь в этот колледж, ты получишь третий ген и выйдешь замуж за того, за кого скажу я, – поднялся мужчина на ноги. – И приоденься к ужину. Сегодня ты ужинаешь с нами.

– Ненавижу вас! – Слезы стояли в глазах стеклом, но я не дала им волю.

– Мне плевать.

Бессильная ярость, всепоглощающая ненависть – они бились в моей груди вместе с сердцем. Я ненавидела этого имсита, ненавидела его семью и этот проклятый дом. В нем я с самого детства чувствовала себя заложницей, пятой ногой у собаки, той, за чье появление на свет всем вокруг было стыдно.

С силой, на какую только была способна, я захлопнула дверь своей комнаты. Как была – обутая, одетая, – так и рухнула на кровать, что в тот же миг неприятно скрипнула. Эта кровать, как и ифон, досталась мне по наследству, но уже не от мачехи, а от младшего брата, которого и братом-то никогда назвать не могла.

Никого из них я никогда не могла назвать своей семьей. Няня строго запрещала мне называть отца отцом, а братьев братьями. Именно няня стала моим единственным близким человеком в этом доме, потому что мама умерла при родах, а другим я попросту была не нужна.

Совсем не нужна.

Каждый раз, когда в этом доме появлялись гости, меня представляли дочкой служанки. Я никогда не присутствовала на общих завтраках, обедах или ужинах. Меня никогда не приглашали на праздники. Мне даже из дома выходить было запрещено до определенного возраста, но раньше я тоже сбегала через окно. Сначала во двор – немного посидеть в саду, пока никто не видит, – а потом и в город к друзьям, которыми несмотря ни на что сумела обзавестись.

Однако в связи со сменой власти в Верграйзе военных в столице стало значительно больше. Все последние акции протеста полиционеры успешно разгоняли, а мы с друзьями так или иначе попадали под их всевидящее око. Но продолжали свое дело, поддерживая тех людей, которые не хотели, чтобы Землей правили веркомандиры.

Я тоже не хотела, потому что все пять веркомандиров являлись имситами. Фактически мы поменяли шило на мыло. Вместо одного верглавнокомандующего правителей стало пять, и к ним прибавился совет из людей, который не смог продавить ни единой поправки, ни единого закона.

Стащив с тумбочки сумку, чтобы взять мамин кулон, я обратила внимание на упавшую на пол брошюру. Эти брошюры попадались мне на глаза все чаще. Если бы не мачеха, отец даже никогда не узнал бы о том, что на Малли существует колледж для трудной молодежи. Это мачеха рассказала ему, притащив в особняк целую стопку листовок.

В брошюре обещали поистине райское место и полное перевоспитание для того, кто попадет в колледж. Изображение красивого дома, цветущего сада и лопаты абсолютно не вдохновляло. Я понимала, что это та же самая тюрьма – для меня ничего не изменится, но, кроме того, меня еще и попытаются сломать.