В этом мире много чего не было, о чем я бесконечно жалела. Все-таки мамочкам на Земле очень повезло, что прогресс зашел так далеко. Здесь же еще не придумали ни подгузников, ни смесей, ни пюре в баночках, ни радионянь. Из привычного можно было найти стеклянные бутылочки с надетой на них резиновой соской, а вот пустышек здесь не имелось. Их просто никто не придумал.

Девчонки активно развивались, а карета потихоньку превращалась в сумасшедший дом. Они уже выполняли простые просьбы, сидели, вставали, неуклюже ходили и играли в игрушки. Активно пытались забраться на сиденья и нередко падали, чтобы разразиться рыданиями. Я их, конечно, жалела, а эти хитрюшки, пользуясь моментом, выпрашивали баранки и сушки.

У каждой из них уже появилась та самая любимая игрушка. У Лейлы это был небольшой тряпичный медвежонок, а у Дайлы — деревянная кукла. Девочки нередко проявляли недовольство, если я им что-то не разрешала, а мне было до безумия интересно наблюдать за ними.

С трудом прятала улыбку умиления, когда ругала их. Их мордашки тут же становились невероятно несчастными, губы подрагивали, а глаза наполнялись слезами. Вот как тут устоишь?

Еще девчонки любили мне подпевать и с интересом поглядывали на мой живот. Когда я рассказывала, что там живет их сестренка, они хмурились и смотрели на меня вопросительно. Для окружающих близняшки были как две капли воды, но я хорошо их различала.

Не представляла, как бы справилась с ними, если бы они не росли так быстро. Сейчас они выглядели годовалыми девчушками, и я боялась, что их взросление и дальше будет таким стремительным. Потому что за таким взрослением придет и старость, а там…

Потерять их мне не хотелось.

В пути многое было выполнить трудно. И я, и Далар много рассказывали им, показывая знакомые и незнакомые предметы. В их присутствии я называла мужчину дедушкой, и девочки повторяли за мной. Я же удостоилась чести называться мамой.

Когда Дайла впервые произнесла по слогам это слово, я не удержалась и разревелась, но не переставала улыбаться, чтобы не напугать девчонок. Они и так смотрели на меня недоуменно, наверняка не понимая, чего я реву. Лейла даже пожеванную сушку мне протянула, буквально отрывая ее от сердца.

Стоит ли говорить, что плакать я стала еще интенсивнее?

— Госпожа, остановимся здесь или доедем до дома моего брата? — шепотом обратился ко мне Далар, заглядывая в окошко.

— Здесь, папа, — так же тихо ответила я, с трудом поднимаясь с пола и пересаживаясь на сиденья.

Девчушки спали, завернутые в одеяла. Я едва смогла их угомонить. С каждым днем я уставала все больше. Ноги затекали и отекали, спина неимоверно отваливалась, а на меня накатывала сонливость.

Травы, которые я покупала у знахарки, почти закончились, как, собственно, и мазь от отеков. Мне просто некогда было про себя вспоминать. Все мое время, все мое внимание занимали девочки, и все проблемы временно отошли на второй план. В эти две недели я будто выпала из жизни, но жизнь обо мне не забыла.

— Называй меня дочкой или Дианой и на «ты», — произнесла я, ухватываясь за поданную руку, чтобы выбраться из кареты. — Будет странно, если ты станешь обращаться ко мне по-другому.

— Хорошо, госпожа. То есть дочка, — тут же исправился счастливый дедушка, осторожно передавая мне в руки Лейлу. — Что-то не так?

— Снова изжога, — тяжко вздохнула я, чувствуя горечь во рту.

В последнее время изжога появлялась очень часто и на разные продукты, в то время как ела я все, что видела. Аппетит был просто зверским, но чаще я все-таки кушала то, что готовила или покупала для девочек. В ином случае они лезли ко мне в тарелку, желая попробовать то, что им еще точно нельзя. Например, соленые огурцы.

— В аптеку бы надо, — вздохнул мужчина, наблюдая за тем, как молодые парни уводят наших коней под навес.

Постоялый двор находился почти сразу за центральными воротами. Этот небольшой портовый городок был отгорожен высоким каменным забором. В такое позднее время я с трудом могла разглядеть центральную улицу, а потому даже не пыталась присматриваться. Хотелось только одного: лечь спать и не вставать хотя бы в ближайшие шесть часов.