Нам не позволят
Чарли Маар
Пролог
— Ты что здесь делаешь? — рыкает на меня Максим, но я упрямо захожу внутрь вип-кабинки и закрываю за собой дверь.
— У меня есть к тебе разговор, — говорю дрожащим голосом и делаю несколько шагов вперед, приближаясь к мужчине, который вальяжно расселся на кожаном диване и не сводит с меня хищного взгляда. Он злится — я вижу, как желваки ходят на его скулах. Но кроме злости я ощущаю непреодолимую тягу между нами. От него ко мне и от меня к нему. Ее невозможно не заметить, потому что она буквально пронизывает воздух.
— Мы с тобой уже все обсудили. О чем еще говорить?
— Я хочу месяц. Месяц… с тобой.
— Месяц со мной, что?
— Все. Все, что захочешь, и все, что я захочу.
— Совсем с ума сошла? Ты хоть осознаешь, что именно мне предлагаешь? — рявкает мужчина, чуть подавшись корпусом вперед.
— Я осознаю.
— Нам не позволят.
— Что, — намеренно усмехаюсь, скривив губы, — моего отца боишься?
Усмешка бьет в цель, потому что лицо мужчины искажается от ярости.
— Я никого не боюсь.
— Раз не боишься, то у тебя нет причин отказывать мне. Или не нравлюсь?
— Нравишься. В этом можешь не сомневаться, — эти слова Максим произносит севшим голосом. Его взгляд жадно скользит по моему телу, пока не возвращается к глазам. — Молокососу своему решила отомстить? За то, что он тут шляется, пока ты верно ждешь его в своей Америке?
Я невольно вздрагиваю. Мне больно и обидно это слышать. Напоминание об изменах Антона режет по сердцу и вызывает целую бурю эмоций внутри. Да, Максим прав, я хочу отомстить. Но дело не только в мести. Мне нравится Зверг. Я никак не могу справиться с этим невероятным притяжением к нему, поэтому я действительно хочу этот месяц, прежде чем навсегда улечу в Америку, и мы больше никогда не увидимся.
— Даже если и так, тебе разве есть дело? Я предлагаю тебе себя. Об этом никто не узнает. Только ты и только я. И все твои желания, какими бы они ни были. Так, ты согласен?
В глубине синих глаз мужчины мелькает что-то страшное, отчего у меня начинают дрожать колени. Синева сгущается, становится глубже и темнее, как море во время шторма.