Я не слушала ее целый год.
А сейчас нажимаю на иконку и все внутри вновь переворачивается, вибрирует от нарастающего волнения, сердце колотится в ребра. Словно это было вчера.
Я увеличиваю громкость и голос Эмира проникает в меня роем жалящих пчел.
Мне немного не по себе.
Вновь слезы наворачиваются на глаза. Эмоции сравнимы с теми, что переполняли меня в день пожара. Стоит только окунуться в воспоминания, как я тут же ощущаю фантомный запах гари, горло сдавливает от комка горечи.
Зачем? Зачем я взялась за старое?
Одинокая слеза скатывается по моей щеке. Раскачиваясь в такт в кресле-качалке, я прикрываю глаза, представляю Эмира рядом с собой. Слышу его аромат и вдыхаю глубже, наполняясь им. Кажется он так близко, что я могу протянуть руку и прикоснуться к нему.
Бывает же... Фантазия порой творит чудеса.
Внезапно моей щеки, где только что катилась слеза, касается что-то обжигающее. Вздрогнув, я распахиваю глаза и вмиг расплываюсь в безмятежной улыбке. Глазами блуждаю по его лицу, и не понимаю чего он ждет.
Почему он до сих пор не поцеловал меня? Мы ведь не виделись целую неделю...
— Где ты был? — почти беззвучно спрашиваю я, зачарованно смотря в его глаза, отливающие теплой карамелью. В них искорки пляшут.
Он присаживается на корточки рядом со мной, кладет голову на мои колени и сжимает меня своими руками настолько крепко, что я перестаю дышать.
— А ты? Минуту назад ты явно была где-то не здесь. Такая задумчивая и... опечаленная чем-то. Что тебя так расстроило? — как обычно уходит он от ответа, взволнованно посмотрев сначала на телефон в моих руках, а затем на меня снизу вверх.
Сбросив с себя плед, я кидаюсь ему на шею и захватываю в плен своих объятий.
Впившись в мои губы, Эмир поднимается на ноги и вот — я уже парю в воздухе, удобно устроившись в его руках.
— Ты снова слушала это убожество? — укоризненно он произносит, кивнув на телефон, валяющийся у кресла.
— Всего лишь раз. Ты же больше не поешь для меня, — складываю я губы трубочкой, на что Эмир закатывает глаза.
Он ставит меня на причал, сковывает мою талию в кольце своих рук и ворчит:
— Родная, ну не умею я петь. Не начинай. И удали уже эту запись.
— Посмотрим, — упрямствую я.