Хотя они были ровесники, дружбу завели еще мичманами и дослужились до одного звания, он обращался к Декатуру почтительно — как к командующему эскадрой и капитану «Интрепида».

Генри не уступал капитану в росте и обладал гибкостью прирожденного фехтовальщика. У него были темные, почти черные глаза, и в восточном платье статный лейтенант напоминал знаменитого пирата Сулеймана аль-Джаму, с которым очень рассчитывал встретиться. Лафайет родился в Квебеке, но на семнадцатом году жизни перебрался в Вермонт, поскольку мечтал попасть в демократическую Америку. Он вполне сносно говорил по-английски, так что просто переиначил свое имя и стал гражданином Соединенных Штатов. Десять лет он возил лес по озеру Шамплейн, потом записался во флот.

На тридцатифутовый кеч набилось человек восемьдесят. Костюмы для переодевания достались лишь некоторым, остальные должны были спрятаться за бортами и под палубой, пока «Интрепид» не пройдет каменный мол, отделяющий триполийскую гавань от моря.

— Генри, познакомься, это Сальвадор Каталано, — представил Декатур. — Он проведет нас в гавань.

Грудь коренастого смуглого Каталано закрывала пышная борода. Голову он обмотал грязным тюрбаном, а на пояс повесил устрашающий кривой кинжал с красным камнем на рукояти.

— Добровольно вызвался? — шепнул Лафайет Декатуру, поприветствовав лоцмана.

— Кучу денег потребовал.

— Рад познакомиться, господин Каталано, — сказал Генри, сжимая влажную ладонь мальтийца. — От имени экипажа «Сирены» благодарю вас за храбрость.

Каталано осклабился, продемонстрировав редкие зубы.

— Триполийские корсары грабят мои корабли. Я хочу отомстить.

— Вы нам очень поможете, — рассеянно ответил Лафайет, изучая свое новое временное пристанище.

Две мачты уходили высоко вверх, но штаги местами провисли, а залатанные паруса облепила соль. Палубу драили и песком, и щелоком, и все равно дубовые доски смердели так, что у Лафайета слезились глаза.

Кеч был вооружен четырьмя карронадами, которые после выстрела не откатывались, а скользили по прикрепленным к палубе металлическим пластинам. Бойцы абордажной команды приготовились к штурму — залегли на палубе с саблями и мушкетами. Судя по виду, многие еще не отошли от пятидневного шторма.

— Отличная у вас команда! — улыбнулся Декатуру Генри.

— Какая есть, зато моя. Насколько мне известно, вас, мистер Лафайет, за все годы службы капитаном еще не назначали.

— Верно… — Генри отдал честь. — Верно, капитан!

Путь до Триполи занял еще ночь. Декатур и Лафайет наблюдали в медную подзорную трубу, как из бесконечной пустыни медленно вырастает город. На стене и бастионах замка расставили более полутора сотен пушек. Над волноломом, который прикрывал якорную стоянку, торчали лишь верхушки мачт «Филадельфии».

— Что думаешь? — спросил Декатур у Генри, которого назначил командовать абордажным отрядом. Мальтиец стоял у штурвала, а они с Лафайетом — за его спиной.

Генри глянул на паруса, потом на кильватерный след. Крошечный кеч шел со скоростью не менее четырех узлов.

— Думаю, на такой скорости войдем в гавань задолго до заката.