В висках у Джеммы стучало от гнева. Она слышала свои слова отдаленным приглушенным эхом.

– Ты знаешь Уинн Доббс из девятого? Говорят, ее отец однажды пытался убить ее мать лопатой. Поэтому Уинн живет с тетей…

Она не могла понять, что значит быть репликой, и не хотела. Джемма не была нормальной. Много лет они с Эйприл в шутку называли себя инопланетянками, но теперь Джемма действительно чувствовала себя пришельцем с другой планеты. На самом деле она даже хотела бы, чтобы это оказалось правдой. Тогда, по крайней мере, можно было бы однажды вернуться в свой настоящий дом, пусть даже он и находился бы в миллионах световых лет.

Но Джемма – клон: ее изготовили, произвели на фабрике с использованием клеток первой дочери ее родителей, Эммы. Джемма не была инопланетянкой. Хуже. Она была захватчицей. Всю свою жизнь она будто бы прожила, глядя на мир через фотофильтр, размывающий контуры предметов и детали. Словно она взломала чужой профиль в соцсетях и все это время выдавала себя за кого-то другого. Это Эмма должна была сидеть здесь, весело похрустывая чипсами из пачки и волнуясь из-за предстоящего экзамена. Не Джемма.

Джемма вообще не должна была появиться на свет.

– Джемма? Эй, Джемма?

Где-то в лабиринтах прошлого ее потерянный близнец, пропавшая реплика, беззвучно кричит в надежде, что ее услышат.

Какой смысл пытаться это объяснить?

Джемма заставила себя улыбнуться.

– Я слушаю, – сказала она.

Раньше, в те дни, когда Эйприл оставалась в школе на занятия в хоре, Джемма ездила домой на автобусе. Она отказалась от предложения отца выделить ей водителя, ведь это сделало бы из нее еще большую мишень.

Но теперь ее подвозил Пит. По крайней мере, в те дни, когда не стоял за кассой в «Квикмарте».

Была среда, одиннадцатое мая. Прошло почти три недели, с тех пор как она в последний раз видела Лиру. Пит избавился от минивэна баклажанового цвета, на котором они ездили во Флориду. Сказал, что из-за большого пробега, но Джемма чувствовала, дело было еще и в воспоминаниях, связанных с этой машиной. Свой новый коричневый «Вольво» он называл «дерьмом в мусоропроводе», хотя этот автомобиль явно выигрывал в сравнении с предыдущим. Когда они вместе колесили по улицам, она снова представляла себе мужчин и женщин в темных костюмах, которые следили за ними и преследовали на невзрачных седанах.

Паранойя, не иначе. Отец обо всем позаботился, как и обещал. Он же вытащил из тюрьмы папу Лиры, устроил его на работу и обеспечил жильем в каком-то трейлерном парке в Теннесси, который, как оказалось, ему принадлежал. Хоть в этом Эйприл права. Орион и Лира в безопасности под присмотром ее отца, спрятаны где-то в самой глуши Теннесси. Доктор Саперштайн выжил после взрыва и последовавшего за ним пожара в Хэвене, но, как заверил Джемму отец, ни он, ни его чудовищные эксперименты больше не получат финансирования. Она так и не решилась спросить, что будет с выжившими репликами: предпочитала думать, что тех поместят куда-то вроде хосписа и будут заботиться, пока болезни, которыми их инфицировали, не расправятся с носителями окончательно.

Пит всегда держал ее за руку, пока они шли на парковку. А пятнадцатиминутная поездка занимала целый час, потому что они все время отвлекались на поцелуи. Если мама была дома, она всегда приглашала их на сладкий чай, приготовленный домработницей Бернис, которая приходила каждое утро. Все это казалось до боли нормальным.

Но так только казалось. И сама она только казалась нормальной. И все они. Чем усерднее она притворялась, тем очевиднее становился надлом. Встреча с Лирой и Орионом, осознание того, что они теперь свободны, что и люди, ответственные за все происходившее в Хэвене, тоже разгуливают где-то безнаказанными, раскололи ее жизнь на «до» и «после». А Пит и Эйприл считали, что все наладится, если только сделать вид, что все в порядке. Отрицание произошедшего только затягивало их глубже, словно огромная черная дыра. И они все провалятся в нее, должны провалиться.

– Что с тобой? – Пит протянул руку и коснулся ее щеки. Ей нравилось, как он это делает: касается ее лица и губ большим пальцем. Они припарковались в конце подъездной аллеи. Последний отрезок в четверть мили тянулся между живописными березами и какими-то бледными деревьями, смыкающими ветви над их головами. – Что случилось?

Интересно, сколько раз за последние недели он уже задавал этот вопрос.

– Ничего, – ответила она бесцветно, – почему ты спрашиваешь?

– Ты не закрыла глаза, – ответил он, – смотрела куда-то в пространство. Словно я куклу Чаки[2] целовал.