– Выпей, Сатор, – мне послышалось даже легкое сочувствие в интонациях мужчины, – казни не будет. Но я серьезно думал, что нервы у тебя крепче. Будем считать, что извиняться за произошедшее в эрусвальдской тюрьме мне больше не нужно. А вот за свободу твоего отца можем поторговаться.

– Чего вы хотите? – закашлялась я, глотнув терпкой жидкости из врученного стакана, – мы оба осознаем, что мое согласие – это не более, чем формальность.

– Ты должна рассказать о причине обмороков, – капитан облокотился на стол, вызывая чувство дежавю, – ну, и у меня для тебя новый рабочий контракт.

От озвученных условий я будто окаменела на несколько мгновений. Рассказать свою самую страшную тайну было очень тяжело. Да и в таком случае ни о каком помиловании и трудовом договоре речи больше не пойдет. Руки опять затряслись, вынуждая поставить стакан на пол. Но какое решение будет мной принято – знала: отца оставить в лапах разведчиков никак не могла:

– Я согласна, – голос уже начал срываться.

Мужчина тут же подтянул к себе скрепленные бумаги со стола и протянул их мне. Это выглядело, как предложение ознакомиться с новыми трудовыми обязанностями. Теперь, правда, и старые никто уже не доверит зельеварительнице, которой придется вспомнить то, что лучше бы было забыть.

– После того, что я расскажу – контракт не потребуется, – набравшись мужества с тяжелым вздохом ответила на не озвученное требование.

– Ты издеваешься, Сатор? – потерял всяческое терпение дарх, – давай клятву, что честно расскажешь про обмороки и подпишешь документы.

Так и не взятую мной стопку, капитан с глухим шлепком уронил обратно на стол и скрестил руки. После выжидающе на меня уставился, всем своим видом демонстрируя, что больше ничего обсуждать не намерен. Муреса было сложно осуждать в этот момент, он просто не понимал. Да и сколько клятв было уже в моей жизни, теперь скоро все это закончится, и я стану свободной от груза всех обещаний. Руку полоснула привычным движением и в очередной раз взяла на себя некоторые обязательства. Как только последние отголоски магии рассеялись в воздухе мы встретились с разведчиком взглядами. Мужчина по-прежнему выжидающе на меня смотрел, всем своим видом показывая, что он весь во внимании и готовности слушать. Однако у меня смотреть прямо в глаза не вышло, и я уставилась в пол, начиная рассказывать весьма длинную историю, начав издалека:

– В детстве мне в родовом столичном особняке не сиделось и частенько удавалось сбегать от нянек и прочих гувернеров. Матушка на тот момент уже имела четверых детей, а после моего десятого дня рождения родила еще троих. И от сестер-близняшек всегда было много хлопот, они старше меня на три года, и все внимание тогда доставалось им.

Мне было восемь лет, на улице стояло начало самого жаркого, за всю мою короткую на тот момент жизнь, эрусвальдского лета. Хотелось улизнуть из душного в своей строгости особняка и добраться до магазинчика с мороженым. Пройтись по шумным столичным тротуарам, демонстрируя новое голубое платье с рюшками и восхитительные белые банты, закрепленные к двум хвостам. Помню, как мне казалось ужасно несправедливым сидеть в таком восхитительном образе дома, где его никто особо и не увидит. Конечной целью маршрута, как я уже сказала, был магазинчик с мороженым дядюшки Одарда. Мечталось прийти, прислониться щекой к холодной витрине и долго-долго смотреть на разноцветные сладости.

Дорога лежала через Маковый переулок. По правде говоря, это место мне никогда не нравилось: узкая, длинная и мрачная улочка для пешеходов. Зато самый короткий путь от нашего особняка до торговых рядов лежал именно через нее.

Был самый разгар солнечного дня, но там почему-то совсем никого не было. Неожиданно от стены отлип огромный мужик не самой приятной наружности…

Больше сохранять спокойствие я не смогла и громко всхлипнула. По позвоночнику прошел озноб, а по всему телу пробежали неприятные мурашки, буквально вымораживая все внутри.

– Может, он был хорошим человеком, – захлебываясь собственными слезами, отдалась во власть накатывающей истерики, – я не знаю! Он просто испугал меня очень сильно! Дернулся в мою сторону, заставив отпрянуть и прижаться к стене. Навис надо мной… Я не знаю… не знаю, почему это произошло…

Вырвавшиеся рыдания, прервали рассказ. Рваное дыхание никак не хотело восстанавливаться, а слезы катились по лицу в три ручья. Но вернуться в прошлое и что-то исправить было невозможно.

– Я просто испугалась и пропустила через себя поток чистой магии, – горько провыла, закрыв лицо руками, – так бывает иногда с людьми, испытывающими сильное эмоциональное потрясение. Я читала потом… Но эта вырвавшаяся сила… Она забрала мое сознание, когда у меня получилось очнуться, оказалось, что мужчина мертв. В переулке по-прежнему никого не было, и я убежала, испугавшись.

Неожиданно внутри все тревожно взвыло, подсказывая, что Мурес может это все неправильно понять.

– Но отец не знал! Никто не знал, – беспокойно затараторила я, – Мне было страшно об этом кому-то рассказывать. Боялась наказания и последствий. Это ужасно, понимаете? С тех пор, стоит кому-то прижать меня к стене и перекрыть собой свет – я теряю сознание. Но родители тут ни причем! Вы обещали освободить отца!

Мурес казалось, вообще никаких эмоций не испытывает. Дарх внимательно и спокойно все это время слушал, ни разу не перебив. Когда понял, что рассказ закончен, протянул мне контракт со словами: