Они настолько привыкли к конспирации, что не смели произнести по телефону что-либо мало-мальски важное. Когда Закон о государственной тайне уже семь лет удавкой висит у тебя на шее, учишься прерывать собственные слова и мысли. В трубке послышался скрип карандаша. Озла начала бездумно расхаживать по комнате, три шага вперед, три шага назад. Разбросанные по спальне наряды выглядели как третьесортная пиратская добыча – яркие тряпки, тонущие в ворохе папиросной бумаги, картонных коробок, воспоминаний и прошедшего времени. Вот три девушки смеются, помогая друг дружке застегивать пуговицы на спине: «А ты в курсе, что в Бедфорде будут танцы? Играет американский оркестр, они знают все последние мелодии Гленна Миллера».
Наконец трубка ожила, из нее донесся настороженный и упрямый голос:
– Мы же не знаем наверняка, что это от нее.
– Не будь дурой. Конечно, от нее. Посмотри на бланк. Это ведь оттуда, где она… – Озла тщательно следила за тем, что говорит. – Кто бы еще стал просить нашей помощи?
Трубка брызнула раскаленными от ярости словами:
– Я ей ни черта не должна.
– Она явно считает иначе.
– Кто знает, что у нее в голове? Она ведь
– У нее случился нервный срыв. Это еще не доказывает, что она свихнулась.
– Она провела в дурдоме почти три с половиной года, – тоном, не терпящим возражений, напомнила собеседница. – Мы понятия не имеем, какая она теперь. По записке точно выходит, что чокнутая, – только погляди на эти обвинения…
Разговаривая по открытой телефонной линии, они не могли повторить то, что было написано в шифровке у каждой.
Озла прижала пальцы к векам.
– Нам надо встретиться, – сказала она. – Никак иначе это обсудить нельзя.
Голос в трубке царапнул ее слух, как разбитое стекло:
– Катись к черту, Озла Кендалл.
– Если еще помнишь, мы там вместе служили.
На другом конце Великобритании бросили трубку. Озла осталась спокойной, но рука, когда она опустила свою трубку на рычаг, дрожала. «Три девушки в войну», – подумала она. Когда-то они были не разлей вода.
Пока не настал день высадки в Нормандии, роковой день, когда они раскололись и превратились в двух девушек, которые на дух не переносят друг дружку, и одну, которую поглотил сумасшедший дом.
Вдали от них изможденная женщина, уставившись в окно камеры, молилась, чтобы ей поверили, – впрочем, почти на это не надеясь. Ведь она жила в доме безумцев, где истина превращалась в безумие, а безумие – в истину.
Добро пожаловать в Клокуэлл.