И вот, наконец, уткнувшись мордой в сугроб, она побежала вниз по склону, покрытому зарослями кустарника, желая углубиться в мрачный лес, где деревья кронами переплетались друг с другом, тёмной стеной вставая против света.
С каждым шагом прошлое становилось всё туманнее. Душа уже не помнила Данилу, в памяти остался лишь резкий звук задвигаемого засова, да лязг цепей. Ей хотелось лишь воспевать луну протяжным воем и пачкать кровью девственные снега, молясь той, что шепчет в ночи: " Дитя, моё проклятое дитя…"
Сегодня существо тоже будет играть.
Несколькими прыжками преодолев каменный завал, волк приземлился на обнажённый гранитный выступ, всматриваясь в волчью тропу. Та тянулась на сотни километров, петляя по лесным дебрям, упираясь то в озёра, то в болота, лишь мечеными деревьями обозначая путь. Порой попадались камни, и даже пни, использовалось всё, на чём можно было оставить свой запах, дабы всегда знать, кто из твоих собратьев прибегал сюда.
Навострив уши, зверь прислушался к звукам, доносящимся из мрака, и снова скользнул вниз между кудрявыми соснами, вдоль горного ручья, который весной обрушивался с края скалы двухметровым водопадом. Достигнув низменности, он укрылся под снежной шапкой ели и стал ждать, положив лобастую голову на широкие лапы, предвкушая радость встречи и агонию жертвы.
Стая появилась не скоро. Вспугнув находящееся на склоне стадо, они отбили от него двух маралов и теперь гнали к обрыву, не давая свернуть. Олени стремительно летели вниз, оставляя глубокие следы на снегу, взрыхливая землю копытами и расшвыривая комья грязи. Недавняя оттепель сменилась заморозками и тонкий лёд, коркой покрывший почву, совсем не способствовал бегу. Ноги то скользили, то проваливались в намёрзлый снег, царапая кожу. А волки подпирали, не давая вырваться. Любая попытка дёрнуть в сторону тут же пресекалась глухим рычанием и прыжком.
Благородный бык мчался вперёд, стараясь оторваться, игнорируя раны на толстом заду, куда при первой атаке вцепился один из волков. Сколько их тогда было, прежде чем они сорвались с места, веря, что смогут вернуться в своё стадо? Но отчаянный рывок провалился, вынудив лихорадочно нестись вниз, надеясь, что хоть скорость убережёт их от гибели. Только вот с усталостью ничего не могли поделать.
Самка начала выдыхаться. Беременность лишила её природной ловкости, а тяжесть плода, который натягивал кожу, делал медлительной. Если бы не самец, она давно бы пала от клыков зверей. Он один благородно выступил против хищников, когда испугавшись распахнутой пасти, её горло исторгло жалобный крик. Умирать совсем не хотелось. И теперь этот призыв станет надгробным камнем над их могилами.
Олениха чувствовала матёрого, что притаился в засаде, и не удивилась, когда тот выскочил наперерез, оттеснив животных к краю обрыва.
Волки остановились, переводя дыхание. Ощетинившись, они от нетерпения вспахивали когтями снег, устремив взгляды в сторону добычи. Самка от страха прижалась задом к стволу единственного дерева – молодой берёзе, которую оттепель склонил к земле, нахлобучив сверху снежную шапку. Тут бы и сдаться, вот она смерть, совсем рядом, и, скорей всего, ей не выбраться, но защитник ветвистыми рогами пресекал любые посягательства на её жизнь:
«Ещё рано, ещё не время, ещё есть надежда», – говорили его глаза, когда он смотрел на самку.
Хищники бросились к рогачу, стараясь отделить его, отогнать от оленихи, и тут же отскочили назад, чтобы увернуться от рогов, грозящих поднять любого. Они ждали удобного момента, чтобы прыгнуть и повиснуть на крупе, зажать шею в мощных челюстях, и повалить, дабы потом зубами рвать ещё живую плоть. Волки тихо повизгивали от голода, бросая злобные взгляды на упрямого самца, который вовсе не хотел умирать и ответным ударом встречал нападение.
Четыре ангела смерти кружили вокруг марала, изматывая и проверяя на прочность. Заход, бросок и отскок, вовремя уклоняясь от опасной короны. Раз за разом, минута за минутой.
Они не могли отступить, ведь добыча вот она, совсем рядом. И какая разница, в чьё мясо вгрызаться, если оно будет свежим и пахучим, если можно будет вспороть живот и пожирать тёплые, ещё бьющиеся в судороге, внутренности.
Несколько раз жуткий водоворот крови и ярости готов был завертеться, но неизменно замирал, копя напряжение, заставляя воздух дрожать.
Первым не выдержал олень, едва отбросив волка в сторону, он бросился вперёд в попытке прорвать кольцо, но всё было напрасно. Лишь чёрная тень проскользнула к самке, в стремительном броске перерезая сухожилие зубами. Раздался резкий крик боли, и рогач метнулся назад, лягнув копытом матёрого. Не попал. Тот ушёл, довольно оскалившись, облизывая языком окровавленную морду. Тут бы маралу и уйти, бросить самку, которая подволакивала заднюю ногу. Ведь теперь точно всё, смерть, но он лишь испепелял врагов яростным взглядом, неприступной крепостью возвышаясь перед хищниками.
Зевнув, сущность выбралась из укрытия, намериваясь прекратить бесполезную борьбу. Запах раненого оленя будоражил сознание и потому медлительность собратьев утомляла. Шаг, ещё один. Оценивающий взгляд окинул маралов, выбирая, отчасти фиксируя, как прижались хвосты волков к ногам, а головы понуро опустились вниз.
Стая чувствовала его присутствие и хотела проявить себя, доказать, что достойна такого вожака, такого родителя, что взрастил их и обучил убивать.
«Владыка! О, Владыка!» – мысленно причитали они.
Даже матёрый признавал его первенство, в приветственной улыбке тянув губы и виляя опущенным хвостом: «Дай! Дай, Владыка!»
akniga