— Она права, — сказал палач. — Он не может быть казнен, если нашлась достойная женщина, пожелавшая его в мужья.

Катарина кивнула ему, благодаря за поддержку, и судья начал колебаться, как вдруг приговоренный к казни заговорил. Голос у него был низкий, раскатистый, сильный и звучал очень недовольно:

— Постойте-ка, дон судья! Вы хотите помиловать меня, чтобы я взял в жены вот эту донью? Ну нет! Я не собираюсь выкупать себе жизнь бабской милостью. Вешайте меня, и покончим с этим!

Если появление донны Катарины вызвало изумление, то слова приговоренного и вовсе поразили горожан. Как?! Не желает спастись?! Просит повесить?! Передние ряды передавали задним слова дона Дракона, и над площадью стояли гул и крики, как будто чайки раскричались над бушующим морем.

Не ожидавшая такой грубой отповеди, Катарина покраснела, как рак, благо, что под вуалью ее лицо не было видно. Отказался? Вот так, не задумываясь ни на секунду?..

— Он не желает жениться, донна, — объявил судья, заметно приободрившись. — Преподобный отец, заканчивайте!

— Не о том вы просите, мамаша, — сказал висельник с усмешкой и покрутил головой, разминая шею. — Идите отсюда, вам же будет лучше.

— Я беру этого человека в мужья, — повторила Катарина. — Вы не можете продолжать казнь. В законе ничего не говорится о согласии жениха.

— Зачем вы все усложняете, донна?! — засуетился судья. — Палач! Веревку!

— Я не стану его вешать, — заявил палач, и его слова были встречены воплями восторга. Кто-то в толпе даже закричал осанну жениху и невесте, отчего Катарина покраснела еще сильнее.

— То есть как это — не станешь? — зашипел судья.

— Нашлась женщина, которая хочет выйти за него, — заупрямился палач. — Закон есть закон!

— Да какой закон, бестолочь? — вмешался и приговоренный. — Вешай давай, а добрую донью гоните взашей, пусть найдет себе порядочного мужа и…

Катарина резко отбросила вуаль, оказавшись лицом к лицу с доном Хоэлем. Он замолчал на полуслове и уставился на женщину, которую только что обозвал матушкой и очень неуважительно просил убраться. Несомненно, это была самая красивая женщина во всем Арагоне. Мавританское племя, двести лет назад прокатившееся по местным землям, оставило ей высокие скулы и чуть раскосые глаза — темно-карие, опушенные ресницами такой густоты, что глаза казались подведенными кайалом. Но волосы у женщины были огненно-рыжие, а кожа — молочно-белой, еще более белой по сравнению с черным нарядом. Надменно стиснутые губы напрочь убивали нежность ее красоты, и донна выглядела как охотница, вздумавшая подстрелить совсем иную дичь, нежели олень или куропатка.

— Ух ты — выдохнул висельник. — Прошу прощения, а я-то принял вас за замшелую каргу, донья. Но только это ничего не меняет и…

Он осекся, когда Катарина твердым шагом подошла к нему, взялась за шнурок с крестом, висевший у него на шее, дернула на себя сильно и резко, заставив приблизиться почти вплотную, и тихо сказала:

— Я спасу вас, чего бы мне это ни стоило. Даже если вы будете упираться, как старый осел!

Нет, он был такой же — совершенно такой же!

Катарина узнала каждую черточку его лица — шрам над правой бровью, нос с горбинкой, черные густые брови, придававшие мрачный, почти зловещий вид, упрямо выдающийся подбородок и губы — такого же четкого рисунка, твердые, но удивительно нежные, когда касаются в поцелуе

Серые глаза дона Хоэля удивленно расширились, а в следующее мгновение достойная вдова поцеловала убийцу прямо в губы — при всех, без стеснения!.. Зрители ахнули, как один, а Лусия спрятала лицо в ладонях, едва не застонав.